Ты научил создавать из пепла
Монстров, а не людей.
Может, когда-то скажу спасибо,
Но не тебе.

Она была на одном шаге и взмахе вороного крыла от гибели того, кого бесконечно когда-то любила. В сантиметре от ледяных щупалец костлявой, которая с удовольствием и приятным мурчанием забрала бы жизнь Короля Стефана из её хватки смерти через разбитый витраж окна. Также просто, как взмах рукой с тонкими, бледными пальцами, также легко, как не забыть о сладкой мести в преддверии своего очередного торжества. Сколько бы люди не пытались казаться сильными и могущественными, трудясь на королевство и своего царя день и ночь в попытках обогнать магию, та шла впереди планеты всей, с великой своей предводительницей, Королевой Болот, той что стала символом рогатой смерти для их отвращения. Он не остановился бы не перед чем. Эта ярость так сильно заволокла некогда его любящий взгляд, что Малефисенте ничего не остаётся, кроме как защищаться. Кроме как вспомнить, кто она и ради чего она копила в себе по крупицам всю магическую силу свою. Он смотрит с отвращением и нескрываемой злостью, летит с оружием так слепо вперед, что даже не догадывается о том, кто перед ним стоит. Не просто вражеский противник, а некогда возлюбленная, к которой он стремительно бежал на Болота, чтобы говорить часами обо всём и ни о чем, смотря как жемчужные воды реки перетекают в шумящий водопад.

Она была готова его уничтожить. Потому что другого выбора не было. Эта не та сказка, которая должна была бы закончиться прекрасным финалом, ураганом любви и то самое пресловутое жили долго да счастливо. Они не умрут в один день, не будут нянчить собственных детей, и уж точно больше никогда не посмотрят друг на друга с той искоркой в зрачке, когда неумолимая тяга любви сплетала пальцы в теплом жесте безоговорочного доверия. Стефан и его армия представляли реальную угрозу, которая столько времени подкрадывалась к территории топей, желая заполучить своё, что Малефисента уже со счёта сбилась, какое количество заблудших душ по приказу Короля ей пришлось нашинковать о терновый, необъятный забор, отделяющий её личные владения, которые она с остервенением защищала изо дня в день от нападок человечества. Скольких людей она превратила в пепел, оседающий на благодатной земле, скольких загубила, но это жгучее желание короля заполучить её отрубленную голову в знак правосудия перекрывало всё. Даже, порой, её собственную месть о которой она успела пожалеть, когда наблюдала за тем, как растёт и развивается Аврора, как взрослеет и хорошеет на глазах. Он помешался на смерти, свихнулся на собственных убеждениях и не желал останавливаться даже тогда, когда собственная армия была сожжена до тла верным драконом Диавалем, когда он остался в полном одиночестве желая нанести финальный рывок.

Она была готова его разорвать на куски, чтобы освободиться от всепоглощающей боли, которая была напоминанием в родных чертах лица Стефана, изуродованных теперь гримасой отвращения. Летела со свистом сильных крыльев, превращаясь в самую настоящую торпеду, прожигая изумрудом светящихся глаз его кричащее ненавистью лицо. Она понимала, что всё должно было закончиться здесь, оставив в сердцах поверженных людей панику, хаос и страх перед волшебными существами с болот.

«Крестная, ради моей любви к тебе, не убивай его.
Прошу.»

Прошу. Ради любви.

Чёрт бы её побрал. Чудищу эту.

Она была в состоянии уничтожить любого, кто встанет у неё на пути, потому что месть сделала сильнее, злее, опаснее. Потому что ресурсов собственных сил хватало, чтобы сжечь чёртов замок со всеми людьми, истребив их королевство. Она была готова стереть с карты не только их принадлежность, но и каждого, кто однажды задумался о феях и других существах, как о мерзких и противных. Её ненависти хватило бы на целый мир, как и коварства, чтобы решить любую головоломку в свою пользу, чтобы перевернуть мир верх тормашками, и господствовать над людьми в том числе, но...

Чудище смотрит глазами полными слёз и кричит, что есть сил, когда Малефисента со свистом вылетает подобно раскалённой, разжатой пружине из окна, схватив за грудки Стефана, как пушинку. Его меч отлетает в сторону силой магии, более не слушаясь своего предводителя и они летят с такой скоростью вниз, что ему бы самое время помолиться всевышнему, ведь от столкновения с землей такой высоты... Смерть наступит мгновенно. Возможно, он даже не успеет понять, как рассыпается позвоночник по мелким крупицам, а все внутренние органы слипаются в одну кашеобразную лепешку, ломая ребра, протыкая легкие и раскалывая череп от удара.

Стефану благодарить бы великодушие и широкое сердце собственной дочери. Весь ход войны и последнего сражения она переворачивает в один миг. Краткой просьбой, тихим всхлипом, который никто не услышал бы под рычание дракона, и звуков сражения. Но только не она. Эта мольба забирается под кожу маленькими лапками, перекатывается розовым жемчугом к сердцу, обволакивая такой надеждой, что ведьма в последний момент скалится, рывком переворачивая тело короля в воздухе, встречаясь с землей самостоятельно. Вместо него. Отшвыривает его так, чтобы он приложился головой о разрушенную винтовую лестницу на подходу в замок, и отключился, не видя её лица. Пыль поднимается такая, что королева болот фыркает, тяжело дыша. Отряхивает полы длинной, тёмно-синей мантии и нервозно ведет крыльями.

— Диаваль, мы уходим. — дракон вопросительно смотрит ярко-желтыми глазами на живое тело короля, пусть и изрядно потрепанное да без сознания, но не перечит решению. Подхватывает королеву на свою чешуйчатую спину и взмывает в растерзанное небо алыми росчерками заката до того, как к Стефану сбегается вся знать честная, чтобы оказать поддержку и протекцию.

Терновая стена из колючей, непроходимой и толстой лианы остаётся в своей боевой готовности. Как и она сама. Вернувшаяся на Болота в смятенных чувствах. Ворон привычно сидит неподалеку в кронах деревьев, даже не крякая о том, что случилось. Многие годы продолжалось противостояние людей и тех, кого они звали волшебными существами. Зависть и алчность человечества были огромны в своих масштабах и непонятны для неё, как для феи и той, кто раньше и вовсе не занимался насилием, а уж тем более не получал от этого никакого удовольствия. Но они так же боялись той магии, которой не владели. Ведь все страшатся того, что им неизвестно. «Кем мы теперь стали?» Аврора выросла слишком быстро. Ещё быстрее научилась толкать свою крестную к таким поступкам, о которых потом она будет жалеть. Оставить короля Стефана живым - огромная ошибка. Повестись на поводу девчонки - фатальная. Её задачей было защищать родные земли от вражды и уничтожения, но Аврора заверила немногим позже, что сможет убедить людей не трогать волшебных существ и создаст свой мир, который будет крепким и нерушимым.

«В какие ещё бредни она попытается заставить меня поверить на сей раз?»

***
Спустя две недели после основных военных событий.

Мир волшебных созданий и людей был неожиданным, но очень важным событием, который, правда, никак не могла принять в сердце Малефисента, ведь это по сути своей было не её решением. Наконец, жители Топких Болот смогли спать спокойно, не боясь за свои жизни, тёмные эльфы возвратились домой. Внутри обстановка вновь зацвела яркими красками, но вот периметр по-прежнему охраняла агрессивная лоза, и множественное количество постовых. Аврора просила её не делать глупости и подождать. Аврора много чего просила и много о чём фантазировала, болтая без умолку о своих масштабных планах, в которых везде фигурировал мир, покой, любовь и гармония.

— Владычица, на южном периметре болот замечена активность. Мне прогнать наглеца? — дозорный склонил свою деревянную голову с мелким вкраплением цветочков, готовый выполнять любые указания. Но был остановлен мягким жестом руки с чёрным, длинным маникюром. Она явно даёт понять, что встретит пришедшего самостоятельно, ведь обещала Авроре, что всеми силами постарается поддержать тот хрупкий мир, над которым девушка так кропотливо работает после недавней войны.

Шелест крыльев привычно за его спиной, но в расстоянии более ощутимом, холодном. На травяном склоне, куда она мягко опускается, прищуривая изумрудный взгляд хищных глаз.

— Я бы на твоём месте так не рисковала... — коротко, сухо, с жатыми, алыми губами в немом протесте. Она всячески старалась не думать о случившемся и уж тем более не была готова видеть эту фигуру перед своими глазами сейчас. Никогда, впрочем. Лучшая временная мера для них двоих после случившегося. Приходить сюда самому Королю было странно. Странно в её глазах, смотрящих на него с немым укором и отстраненностью. Ведь это как сдаться своему врагу без оружия и голым. Глупо? Но раз он здесь, значит, разговору быть.

Дружба — кинжал, и любви оковы —
В венах застыла кровь.
Нам бы с тобой все начать по новой,
Нам бы с тобой…

Отредактировано Maleficent (2024-04-04 20:16:14)

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Сколько светила глазами в небо,
Сколько шептала феям,
Что стать такой же, как люди, алчной
Я никогда не сумею…

Почему?

Отголоском звучит вопрос мужчины в её встревоженном сознании. Она молчит, встречая озлобленный взгляд Стефана своим трёхцветным: состоящим как бы из изумрудного, зеленого и янтарного кругов, что бдительно осматривали пришедшего с недоверием. Естественно, ему нужны были ответы на вопросы. Как и любому, наверное, живому существу, за которым по пятам шла сама смерть, ошпаривая лицо ледяным, хлестким ветром в полёте. Естественно, он шёл сюда не для того, чтобы поблагодарить Королеву Болот о помиловании. О том, что она в последний, краткий миг перед тем, как разжать цепкие пальцы с длинными ногтями, позволив хрупкому, человеческому телу поцеловать жесткую землю собой, передумала. Глядя на этого повзрослевшего, чуть осунувшегося мужчину перед собой, ей было по-прежнему больно. Ведь Малефисента действительно думала, что он любил ее так же, как она любила его. Поцелуи, которые они разделили в юном возрасте, возносили её к небесам ярче и выше, чем те самые крылья, вырезанные его же... самой любимой рукой. Стефан ушел и оставил её одну. Наедине с собственной болью, никчёмностью, брошенной. Причем в самое трудное время, когда над Зачарованными Болотами нависла опасность вторжения людей.

«А почему со мной так поступил именно ты? Тот, кого я любила больше собственной жизни.»

На некоторое время повисло молчание. Эти взгляды с разной концентрацией эмоций в самом эпицентре зрачков, зависли на единой плоскости и напряженный, вечерний воздух звенел, подобно сверчкам в густой, летней траве. Столько лет мести и ненависти сопровождали её именно этим вопросом: за что? Почему? Ради трона? Ради короны и славы? Вот так вот променять всё, оставив её ни с чем? Смотря в его озлобленное и хмурое лицо, колдунья медлила с ответом. Застывшая в своём красивом, статном положении с прижатыми крыльями за спиной, она словно окаменела. Перед глазами вспыхивали один за одним воспоминания. Замок вокруг них горел и рушился. Повсюду раздавался оглушительный грохот каменных блоков, готовых обвалиться в любой момент. И в центре этого пылающего ада сражались насмерть двое. Король и Королева. Оба стремительные, угольно черные и исполненные той самой отчаянной ненависти, что оставляет привкус пепла во рту. Он был закован в несокрушимые латы, выкованные из черного железа и покрытые острыми шипами и лезвиями. Она – облачена в облегающий костюм из черной кожи, который очень подходил к ее роскошным крыльям, распахивавшимся за спиной. И сейчас глядя в его глаза, она видела отражение собственной мести, коктейлем мешающиеся с его неприкрытой, немного сумасшедшей злостью.

— Могла, — отмирает отзвуком своего бархатистого, мелодичного голоса. — И почти убила. — смакует каждое слово, ведь воспоминания так свежи. Каких-то две недели, в которых Аврора всеми силами старалась потушить пламя ненависти и не свершившегося правосудия со стороны крестной. Им казалось, что во всем мире нет ничего, кроме бушующего огня и раскаленного железа. Огонь окружал их. Он был единственным, что осталось у них в этой жизни. Живым было лишь пламя. Вечное всепожирающее пламя ненависти. Как истинный Король он пришёл за ответами на свои вопросы, в тоже время не дав ответа за свои действия. Если бы не ворон, ставший её глазами, ушами и крыльями, то когда бы она смогла получить ответ на главный, болевой вопрос? Когда он продолжал бы пировать, а его дочка выросла такой же своенравной и идущей по головам? Возможно, это красивое появление на крестинах, и последующее наблюдение за чудищем в период её роста, позволило сделать Аврору той, кто спасла от неминуемой гибели этих двоих.

— Не к той ты пришёл за ответами на свои вопросы, — тональность голоса меняется, с надменного, в котором очень хорошо слышится то превосходство, с которым ведьма могла подать себя в любом обществе, появляясь эффектно и жутко одновременно. Не было сейчас в ответе колкостей и отчуждения. Скорее серое, острое одиночество, как её профиль и скулы, с выразительно поблескивающим взором, смотрящим всё также стойко в глаза напротив. Очень глубоко в её сердце, гораздо глубже той части, что была поражена болью предательства и охвачена жаждой мести, всё еще жила крохотная искра надежды на то, что их любовь все же была реальной и истинной. Как тот поцелуй, который он подарил ей на шестнадцатилетие. Королева Болот так наивно, быть может, но всё же надеялась, что Стефан любит её, не смотря на свою жадность, нарциссизм и бесконечное тщеславие. Ведь она любила его тогда, в далекой безоблачной юности... и любила до сих пор, хотя и ненавидела. Пожалуй, именно этот контраст позволял двигаться к цели и стать той, кем она была сейчас - вестником смерти, пусть и поставленной на паузу умелыми ручками Чудища.

Почему?

Ненавидела Стефана слепо за то, что он тогда сделал. Он даже не догадывался, не понимал и не хотел прочувствовать, почему эта женщина стала его личным палачом из музы и вдохновения. Стефан забрал у неё гораздо больше, чем просто большие, широкие крылья за спиной. Он низверг ее с небес на землю, забрал её свободу, унизил и растоптал. Он предал её любовь и разбил ей сердце. Вместе с крыльями он отнял у нее часть ее самой. Кем она была без своих крыльев? Не фея, но и не человек; одинокая изгнанница, познавшая предательство и боль. Боль... она была просто невыносима. За прошедшие годы она так и не потускнела, и не притуплялась. Она всегда оставалась такой же, как в то первое, ужасное утро, когда Малефисента проснулась на берегу реки, разбуженная мучительным потоком боли от лопаток до самых пяток.

— Ты жив только благодаря Авроре. — с тихим, тяжелым выдохом разжимает алые губы, наконец-то внося ясность визитёру в ответах на вопросы. Она бесшумно спустилась со склона, делая несколько шагов вперёд, в опасной к нему близости, подходит и чуть склоняет голову к плечу, вглядываясь в черты лица. Смотрит и осознает с болезненно сжатым сердцем, что под заросшим клочковатой бородой лицом и исполненным злостью взглядом, он все еще прежний. Все тот же маленький мальчик, который вернул то, что украл у Болот только потому, что его об этом просила юная фея. Который, потом, с такой осторожностью прикасался к ее крыльям, боясь повредить их. Все тот же юноша, который целовал ее и клялся в своей любви. Тот, кто предал, но и всё равно вернулся. Не побоялся. Чтобы получить ответы на свои вопросы.

Тот же Стефан.

Только уже не её.

— Если это всё, что ты хотел знать, то убирайся. — голос бархатный, но опасный. Как и взгляд. — Слишком велик соблазн нарушить шаткий договор о мире по просьбе Чудища и вырвать твоё сердце голыми руками прямо сейчас. — ладонь ощутимо опускается поверх холщовой рубашки Короля в том месте, где бьётся по-прежнему живое и не любящее её уже давно сердце. С любимыми так не поступают. Не придают, не переступают во благо своего процветания.

Всё тот же Стефан.

Но уже давно не её.

Отредактировано Maleficent (2024-04-05 00:06:23)

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Стоило озвучить имя его дочери и больной нарыв наядрился, грозясь лопнуть очередной ненависти к ней. Их лица оказались слишком близко, как и его крепкая, широкая ладонь с горячими пальцами, сжимающие запястье феи с теперь уже ощутимой силой. Она чувствовала его дыхание на своих губах и слышала, как скачет сердце в грудной клетке, даже более на касаясь его поверх рубашки своей рукой. Несколькими днями ранее Аврора приходила на Болота, чтобы уговорить её не продолжать эту войну. Благодарила за то, что она прислушалась к зову её в момент всепоглощающей, острой войны, в которой люди больше не боялись выступать против волшебных существ и делали всё возможное, чтобы победить. Юная принцесса так старалась, чтобы растопить сердца у всех, что сама не понимала, в какую опасную игру начинает играть.

Ссылалась на множественные факторы, которые указывали на восходящий мир, стоило бы только ей сделать небольшую паузу и проанализировать случившееся. Ведь Стефан должен был умереть, но она не позволила. Значит, у самой Малефисенты в глазах прекрасной дочери безумного Короля был некий шанс, чтобы начать жить заново. Не беспокоиться о том, что люди снова придут в надежде разрушить её родной, волшебный край. Спасть спокойно и не бояться каждого шороха в кронах деревьев, где с топотом копыт обычно неслись разозленные рыцари, предрекая новую порцию войны и погибели невинных, магических существ. Когда он склонился чуть ближе, в тёмно-карем омуте плескалось то, что она видела две недели назад, летя с ним через разбитое витражное окно. Ненависть. Такое нельзя было забыть, вычеркнуть из памяти, создать заклинание забвения, лишь бы не помнить его лица. Она видела эти глаза и знала, что он сейчас чувствует без лишних слов. «Снова.» Промелькнуло в сознании, но колдунья не шелохнулась, не двинулась с места, не попыталась выдернуть запястье или просто щелкнуть пальцами той же схваченной руки, чтобы сломать ему все восходящие косточки, дабы никогда более не хватал её, как свою собственность или чего гляди подчинённую.

— Ох, Стефан, а что сделал с собой ты? — прищуриваясь по-лисьи, алые губы начали растягиваться в какой-то странной, игривой улыбке. Эта женщина была подобно урагану, такая же стремительная и непостоянная, как ветер в степи, сильная и настойчивая, переменчивая и ледяная. Словно секундами ранее на лице колдуньи болот не было смятения, злости или отречения. Её мимика была настолько подвижна, насколько не изучена никем, что внушала лишь страх, потому что несмотря на её волшебную расу и мистическую принадлежность, она была той самой неразгаданной книгой, о которой шептались все в топях. Даже Диаваль никогда до конца не знал, что у его Королевы в голове и каким следующим может быть шаг. С такой улыбкой Малефисента обычно отрывала людям головы припеваючи. Этот зрительный контакт стал слишком плотным, слишком близким, от чего даже на свободном пространстве, окруженным ветрами и широтой полосы от терновой защиты до самого его замка, словно становилось душно. Некогда мальчик, своровавший камушек, но в то же время... Малефисента могла видеть теперь и взрослого, сильного мужчину, которым Стефан и стал. Того властолюбивого, эгоистичного и жестокого человека, причинившего ей всю эту боль и женившегося на другой женщине. И она видела в его глазах вину, за всё, что он сделал с ней. Видела, как эта вина превратилась в самое настоящее безумие, в болезнь, которая съела Стефана изнутри и толкнула на путь мести, обернувшийся в конечном итоге против него самого.

— Послушай себя со стороны: ты стал жалок. Сыплешь обвинениями, не можешь сложить два плюс два, а вроде бы должен быть великим полководцем, стратегом. — свободная рука ложится поверх сильных пальцев мужчины, и через секунду от её ладони мягко опускаются лианы, подходившие на виноградные ростки, начиная опутывать руку Короля от подушечек пальцев, впивавшихся в запястье хранительницы Болот, выше и выше поверх рукава рубашки, к локтю, оплетая подобно живому змию, сцепляясь с его одеждой. Незаметно, едва касаясь, сверкая изумрудным. Конечно, Аврора повлияла на её решение. Она изменила её изнутри, добавив в темную жижу ненависти красочный фейерверк других чувств и ощущений. Позволила взглянуть на себя со стороны, каким монстром она на самом деле стала, ослепленная яростью и желанием уничтожать. Вся её гармоничная магия стала настоящей машиной для убийств, как и зачарованные болота превратились в темную топь, под стать настроению и воле.

— Жду от тебя благодарности, но... — мягкая, бархатная пауза, всё также глаза в глаза, она опасно ещё приближается к нему, смещаясь корпусом вперед, чтобы сжечь ещё несколько миллиметров между их лицами. — Не мне. Авроре. — чеканит словами звонко, более не щурясь. И она не обязана объясняться. Уж тем более оправдываться перед человеком, что едва контролирует свою ненависть, сверкая темным омутом глаз. Не обязана делиться личным, как заботилась каждый божий день о дочери его, контролируя её жизнь и непутевых фей, на которых он её оставил. Она не обязана была вообще ничего. Как и принимать его на периметре собственных владений. Можно было бы просто свернуть ему шею, чтобы больше никогда не видеть этот взгляд, ненавидящий и почти мёртвый. Но она обещала Чудищу. Не убивать его и помнить о мире, который в сердце этого светловолосого солнышка занимал отдельную, слишком большую роль.

Лоза от пробудившейся магией розы обвила сжимающую её мужскую руку до самого локтя, стянувшись подобно хищному питону.

— И вежливости жду. Где твои хваленые, царские манеры, а, Стефан? — в изумруде глаз напротив мелькнула сталь суровости. Силой мысли мягкие путы из цветков превращаются в шипы, протыкающие пальцы и руку до локтя своим острием. Вонзаются в рубашку, в ладонь и кожу, явно давая понять, что такого отношения к себе она не потерпит. Он даже не представляет, что дело было не только в его знаменитой дочери. Дело было в ней самой. Когда кошмар, сотканный из железа, огня и крови вокруг них окончательно рассеялся и Малефисента поняла, что не сможет убить его. Никогда не могла. Ни раньше, ни, тем более, сейчас, когда увидела его испуганные глаза в полете с самой высокой башни замка, что не были тронуты безумием и все ещё принадлежали её давно потерянному другу. Глаза, в которых она все еще могла видеть отблески той самой чистой и возвышенной любви, с которой он смотрел на нее когда-то.

А еще Малефисента поняла, что уничтожив Стефана, она никогда не узнает, как сильно он сожалел, какую вину чувствовал. Никогда не помирится со своим другом детства, с её возлюбленным и её главным, смертельным врагом. Да, у неё была возможность выиграть битву, но она понимала, что сделав это, будет чувствовать себя так, словно проиграла миллион последующих войн. Перед Авророй, в глаза которой больше никогда не взглянет и перед собой. Он никогда не был злым. И она тоже. Надо было заканчивать с этим... с этим безумием.

Острые шипы от лозы режут кожу пришедшему человеку и первые, алые струйки крови капают на зеленый, бугристый покров под ногами.

Она обжигает его губы дыханием и сжимает поверх сдавленной руки свою.

«Я знаю, что ты ещё где-то здесь, Стефан.
Не утонул в своей ненависти до конца.
Открой глаза и я расскажу тебе правду.»

Отредактировано Maleficent (2024-04-06 15:14:05)

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

«Ну конечно...»

Она то знала. Безусловно. Кто он и кем стал, как достиг своего величия и чего ему это стоило. Хотя, наверняка, если всё это было коварным планом от начала и до конца, то совершить поступок с крыльями для Стефана было ничем иным, как обычным планом. Тут дело совести и быть не может. Для тех, кто является по натуре своей вором, продумать очередную «вылазку» только на рыбу покрупнее, ничего иное, как расчетливая стратегия. Добыть зелье, способное усыпить волшебное существо, и инструмент, которым спилить. Он не раскаивался и не сожалел о содеянном, потому что хотел стать тем, кем стал - вором в законе, коронованным трусом, который только и мог, что сыпать проклятия и жалостливо просить помилования после своих деяний, когда она явилась на крестины в полном своём превосходстве. Да только это всё не то.

— Знаю, Стефан. Из честного мальчишки, вернувшего по моей просьбе то, что принадлежало нашей земле семнадцать лет назад, ты превратился в трусливого предателя, — смотря ему не моргая в глаза, ведьма понимала с оглядкой назад, что доброй быть очень сложно. От её сердечной щедрости, открытости миру, любознательности и солнечности ничего не осталось в тот самый миг, когда он лишил её крыльев. Втерся в доверие, изобразил влюбленность и растоптал. Когда женился на другой женщине, создал ячейку общества, и в самом деле думал, что будет жить радостно, заграбастав ещё и волшебные земли Болот, как когда-то Генри, ненавидящий магию, волшебных существ и всё, что с этим было связано. Оглядываясь назад, темноволосая понимала, что доброй быть - это подвиг. Коим сейчас занималась юная Аврора, взвалив на свои плечи неподъемную задачу: объединение мира людей и таких существ, как она. Злой или ненавидящей быть проще. Можно не выбирать слова, как это делает сейчас Стефан, укалывая её не физически, как шипы от лозы, пронзающие кожу до крови, а ментально. Но вот незадача - эта боль всегда была с ней. Попытавшись надавить на больное, она лишь расхохоталась, обнажая на контрасте своих алых губ белоснежные, острые зубы.

— Твои слова уже не причиняют мне новой боли, — звонкий, мелодичный смех обрывается также быстро, как и начался. — Моя боль от твоих поступков со мной каждый день, так и не потускнела, и не притупилась. — легко ведет чуть обнаженными плечами, куда не достает темный бархат мантии в зоне декольте, и едва слышно выдыхает. Попытки Стефана также мелочны, как и его ярость со злостью. Потому что пробудившись тогда у озера с окровавленной спиной и дикой болью, она кричала, что есть сил. Острый крик, сорвавшийся с губ юной колдуньи, нисколько не облегчил этой бесконечной агонии. И она кричала, пока её голос не охрип. А после и вовсе не пропал на некоторое время. И вот за эту боль в свое время Малефисента ненавидела Стефана. Ненавидела за то, что он заставил ее почувствовать себя хрупкой, сломленной, одинокой. За то, что заставил орать до хрипоты и плакать. Не только о потере своих крыльев, но и о нем, хотя темная фея никогда бы не призналась в этом. Однако сейчас... её ненависть отступила. Когда Аврора шептала немыми губами, спускаясь по винтовой лестнице вниз, к развернувшейся войне между людьми и драконом, этот счётчик нескончаемых лет ярости по нему остановился, отразившись в прозрачных, чистых слезах его дочери немым криком о помощи.

Тогда, когда она кричала - ей никто не помог. Она помогла себе сама. Наколдовала посох, что стал ей опорой на долгие годы, нашла и приручила к себе Диаваля, придумала целый план, который сработал. Её целью была месть. Теперь, когда в чёрной душе забрезжил смысл в виде дочери этого обезумевшего мужчины, мир постепенно стал обретать краски. Но баланс равновесия ещё был слишком хрупким и каждое слово, выпаленное пришедшим, являлось хорошим таким, сочным катализатором к тому, чтобы нарушить свой же уговор с Авророй и сделать то, что она не сделала, когда очень даже могла. Стефан в опасной близости. Хрипло просит прекратить, когда шипы ввинчиваются в его кожу, жадно роняя алые капли крови на зеленый ковер травы под ногами. В этом темном омуте глаз перед собой она видит живой, яркий блеск и на мгновение застывает. Впервые за долгое время, очень долгое время - она не знает, что он сделает. Они слишком близко друг к другу. Он может достать свой кинжал за поясом, о котором сообщил дозорный ещё до того, как королева вышла встречать незваного гостя, и воткнуть ей его в самое сердце.

Стефан стал таким же непредсказуемым, как и она. Его губы так резко накрывают её собственные в непрошенном поцелуе, что Малефисента вздрагивает всем телом от макушки до самых пят, чувствуя, как собственные, чёрные крылья за спиной перьями поднимаются дыбом. Его тепло тела дурманит голову, складывается ощущение того само полета, когда они вместе ухнули из разбитого окна. Тогда они летели вниз, с вершины горящей башни, когда её крылья распахнулись, замедляя падение. Она видела его глаза. Такие же блестящие, как сейчас, но уже не отражающие ненависть. Там был чистый страх того самого мальчишки, который вот-вот и разобьется, стоит ей разжать сильные пальцы и отпустить "добычу" на такой высоте. Шипы, ещё немногим ранее, что ранили мужчину, превращаются в мягкие, изумрудные лепестки с ароматными бутонами красных роз и опадают по его руке вниз, крупным, цветочным дождём. Магия касается раненной кожи и в местах проколов та целительным образом возвращается в свой здоровый вид. На память остаются только капли крови на рубашке.

В попытках оттолкнуть от себя его в своей израненной близости, противоречиво скользит пальцами по рубашке вверх, цепко хватаясь когтями за плечи. Смещает ладони к его темным волосам на затылке и обнимает за шею, прижимаясь всем своим естеством. Секундный порыв, в котором нет больше ненависти и злости. Есть ошарашенно бьющийся пульс, расширенный зрачок, почти сместивший её изумрудно-янтарный цвет глаз и его жадные, безумные губы.

— Как ты... — слова дрожат вместе с губами в рожденном негодовании и не слушаются, потому что рядом он. —... смеешь ... — опаляет его лицо своим сдавленным дыханием и понимает, что полыхнули бледные доселе щеки румянцем. Она впервые за долгое время растерялась, бросая бегающий взгляд от его губ к глазам, и снова к губам. Он всё ещё слишком близко. А пальцы рывком тянут волосы на затылке от себя и к себе вновь, вжимаясь своими губами в зверином порыве, рваном, кусачем поцелуе.

Это сближение не было таким, как в далекой юности.
Тогда они были наивными и чистыми детьми.

Теперь всё чувствовалось иначе.

Взрослее. Грубее, безумнее.

Тогда он едва касался её губ, чувствуя, как теряется.
Тогда их чувства не были омрачены ни печалью, ни гневом на то, что он украл ее крылья.

Она кусает его в ответном поцелуе за нижнюю губу с силой, путаясь острыми когтями в волосах на затылке, толкая мужчину вперед к защитному барьеру на границе болот. Резонирует с ним в этой волне дикой ярости, смешавшейся с той самой любовью, которую отрицают оба. И остро чувствует, что готова смотреть в этот безумный омут карих глаз напротив даже под угрозой смерти, если он сейчас вырежет ей сердце тем самым кинжалом, закончив эту вражду. Прежде чем это безумие схлынет и они начнут мыслить здраво, ведьма чувствует, что падает вместе с ним словно в свободном полете.

Это были долгие семнадцать лет без его рук и губ.
Это были долгие семнадцать лет одиночества.

Отредактировано Maleficent (2024-04-06 18:11:05)

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

«Смею.»

Тихим отзвуком в птицей бьющемся сознании пролетает с шелестом дыхания по своим губам голос короля и колдунья сдавленно рычит в этом непрошенном поцелуе, чувствуя, как руки мужчины ползут по спине. Как обходят крылья, сжимая шею и лицо в импровизированных объятиях. «Как же ты ошибаешься, Стефан.» И самое время возмутиться, привычно осечь, дать понять, что нет, давно не смеет, так как чужим для неё стал, не её мужчиной. Тем, кто предал, хладнокровно развернулся и ушёл, принеся на болота беду, страдания и разочарования. В те далекие времена их безмятежной юности, дружба перерастала в любовь медленно, ежедневными встречами, долгими разговорами на берегу реки, совместными прогулками, играми, весельем и озорными чертятками в глазах. Тогда на её шестнадцатилетние - Стефан в самом деле смел. Имел доступ к её открытому сердцу, доверчивым трехцветным глазам, робкой улыбке и смущенной позе, в которой открытые крылья в парении давали парню понять, он - может: стать её избранным, тем самым вдохновением, где стерты грани между волшебством и обычной жизнью человека, путеводной звездой, поцеловать, мягко касаясь приоткрытых губ, позволяя в душе зацвести самым красивым бутонам любви. В том далёком, сказочном детстве люди не представляли для феи угрозы. Были ей любопытны и интересны, ведь никогда до Стефана ранее она не встречала сих особей на своих болотах. Она не боялась в то время, границы любознательности были стёрты. Всё это для неё казалось милой игрой, сладкой дружбой, окутывающей доверчивостью, новым расцветом чувств, в которых Малефисента почувствовала себя не ребёнком, а юной девушкой, способной не только таскать за шиворот человеческого мальчишку, играя в листве, но и познать для себя настоящие, хрупкие чувства.

Когда кто-то так эгоистично уходит из нашей жизни, потому что пути расходятся в абсолютно разные стороны, то нам всегда остаётся только помнить лучшие моменты и жить дальше. Никогда нам не хочется, чтобы наше счастье с этим человеком заканчивалось. Отпустить человека, значит, смириться. Колдунья не была готова с таким мириться. И дело не только в том, что он предпочёл ей жизнь в замке под титулом Короля, засыпая в объятиях женщины другой, сколько предал её сущность, нарушил грани дозволенного, воспользовался. А ведь тогда в юные годы между ними не было ничего, кроме того поцелуя, робкого, сердечного, и такого вдохновляющего. Малефисента не успела сблизиться с юным принцем настолько, чтобы стать для него всем, но успела полюбить. Одного поцелуя хватило, чтобы тогда возвыситься до небес, а после больно приложиться о суровую, эгоистичную реальность. Когда раскаленное кольцо из губ разорвалось на периметре границы, очерчивающей завершение территории фей, и началом его королевства, Стефан опускает руки и всё ещё не отводит взгляд. Словно бы хочет что-то сказать, но слова застряли в горле у них двоих. Эта пауза с тяжелым дыханием и резко взметнувшимся сердцем в волне пульса по венам, на мгновение остановило череду пререканий и войн. Вспыхнувшие изумрудом глаза медленно гаснут, сохраняя отблеск его безумия в черноте своего зрачка. Взъерошенные крылья медленно смыкаются каркасом за спиной, укладывая черные перья в ровный, бархатный слой. Краткий миг из непрошенного вмешательства напомнил ей о том, каким он был в молодости. Внутри предательски защемило от всепоглощающей тоски.

Пальцы собственной руки касаются алых, горячих губ, запечатывая это свежее ощущение пульсирующего поцелуя. Она без тени смущения слизывает языком капли его крови, прищуриваясь. Как маленький, ухваченный трофей, награда за его порывистость и смелость, а её несдержанность и бесконтрольность. Солёная и слегка горчит эта человеческая кровь вперемешку с запахом его крепкого тела. Где-то на задворках сознания мягкими лапами всё ещё блуждает безумие, хитро оцепляя периметр рассудка, не спеша возвращать в трезвую реальность от происходящего. Поцелуй разорван, но колдунья всё ещё в опасной близости с ним. На расстоянии протянутой руки, стоит только пожелать.
— Не стоило... — голос сухим хворостом скрипит, на мгновение потеряв свою певучесть. — Бередить старые раны. — взгляд не кусается, как в первые минуты после его визита на болота, но затягивается пеленой тоски, остроконечного одиночества, с которым она гордо шествовала все эти годы, растворяясь в раскаленном чувстве мести. Малефисента была твёрдо убеждена, что время не лечит, а только даёт забыть о прошлом. Немного подтирает всё то, что оголено и слишком сильно болит, оставляя тянущее ощущение пустоты. Раны лишь становятся шрамами, напоминающими о многом, о чём мы иногда предпочитаем не помнить. И воспоминания только вызывают жжение в этих ранах. Как сейчас. Этот его порыв, которым он вскрыл её душу и сердце одним большим, полосованным жестом поцелуя, впиваясь в губы с такой силой, что она едва удержала равновесие на мягком, травяном холму от неожиданности. Клинок на поясе и не потребовался. Стефан умело распоряжался тем, что у него было - тем самым козырем, в совокупности с Авророй, ставший для неё и воскрешением и погибелью.

Стефан, погибшие родители и даже юная наивная Аврора — все они, умышленно или нет, выцарапали ей по шраму на сердце, в болезненности которых сомневаться не стоило. Её душа не могла не страдать по ним, по каждому из них, так неистово, что ни один человек не сможет представить масштаб той боли, с которой она двигалась каждый новый день после предательства. Она искала лекарство от этого, пряталась от себя самой, но ничего не помогало. Стефан хотя бы попытался жить, водрузив на темноволосую голову корону, став тем, кем хотел. А она погрязла в своей злобе и ненависти, которая теперь была поставлена на паузу, как светловолосой принцессой, так и им самим.

Малефисента делает бесшумный, короткий шаг назад и расправляет во всю ширину крылья, для того чтобы взмыть в небеса сильной птицей. Смотрит на его растерянное лицо, и ещё немногим медлит, пытаясь запечатлеть этот момент внутри себя.

А может быть чего-то ждёт.

Чертова надежда.

Не зря говорят - она умирает последней.

Отредактировано Maleficent (2024-04-07 17:50:07)

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Знай, у святых все секреты покрыты кровью.

Она была готова улететь.

Массивные, иссиня-чёрные крылья взметнулись к небесам, обдавая стоящего напротив Короля прохладными потоками воздуха, заставляя колыхаться собственную, бархатную мантию и его воротник рубашки.

Она была готова оставить всё так.

Со следом пульсирующего поцелуя на губах, полной неразберихой в голове, вспоротым сердцем, которое так предательски снова начало болеть с новой силой.

Она была готова уйти, нарекая себе, что если ещё раз найдет с ним встречу - точно погубит жизнь свою и себя.

Но теплая ладонь мужчины оказывается быстрее крыльев, обращенных к темнеющему стремительно небу. В том небе зажигаются огоньки звезд, постепенно укрывая пологи до самого горизонта прекрасным, ледяным свечением. Его прикосновение подобно электричеству. Третье по счёту за столь краткий промежуток времени. И другое по характеру звучания. Оно стремительно зажигает внутри такие же звезды. Чёртова надежда, что всё никак не умрёт. Малефисента медлит, сбитая с курса в желании улететь, так высоко и далеко, чтобы остудить ту лихорадку в облаках, что он ввинтил ей под кожу через этот ранее оставленный поцелуй. Сие прикосновение другое, мягкое, аккуратное, за ладонь и пальцы, охватывая руку целиком. Потому что не несет в себе угрозу, как и последующая просьба остаться. Она шумит легким ветром от собственных крыльев за спиной, и ноги вновь обретают устойчивость на земле. Звук схлопывающихся за плечами перьев привычный, музыкальный, под каркасом основания ещё остаточно гуляет ветер, приятно щекоча затылок. «Я столько лет ждала, Стефан. Надеялась, но...» Этот внутренний монолог сам разворачивается, подобно шуршащему манускрипту древнего Египта, росчерком пера рисуя её личные тайны и боль.

Она не ушла, потому что он попросил и в этой просьбе звучало куда больше, чем в том поведении и манерах, с какими пожаловал на болота ранее. Изумрудный взгляд феи скользит по уставшим чертам лица Стефана, по тому как он нажимает пальцами свободной руки на свои веки, пытаясь собраться с мыслями. Как он держит её руку в своей, не отпуская даже тогда, когда просьба была исполнена. Такой взрослый и такой потерянный. Стефан более не смотрел на нее с дикой ненавистью и яростью, тем волчьим взглядом, готовый вырвать сердце голыми руками; не выкрикивал проклятий и не рычал в безумии. Он сейчас вновь стал мальчиком, которого она когда-то знала, а не той извращенной сверх всякой меры пародией на себя прежнего. Одиноким маленьким мальчиком, застрявшим в ловушке безумия. Сбившийся с пути, потерявшийся, который очень хотел получить ответы на свои вопросы.

— Аврора там, где должна быть - дома. — под этим выделенным голосом слове, она подразумевала болота, которые таковыми стали для девушки. Она воспитала её лично, несмотря на изначальную неприязнь и надменное отношение. Не дала погибнуть, пока глупые феи смотрительницы занимались своими делами. Она показала ей то волшебство и магию, какими они были до того, как собственное сердце почерствело, преобразовав дивный мир в настоящий ад для всех и в единоличное королевство для себя. Теперь несмотря на массивную стену из острых лиан, окружающих по периметру, возле которого они так и застыли со Стефаном, внутри топь снова начинала дышать жизнью, переливаться всеми цветами радуги. И всё благодаря ей - Авроре. Он задавал такие вопросы, ответы на которые, отнюдь, ещё не был готов получить. Но его поза и мимика говорили об обратном. Король не требовал объяснений, словно Малефисента его подчиненная, он нуждался в ответах так по-человечески, что начавшаяся было спесь в её привычной манере подчеркивать вещи и говорить язвительными загадками, остаётся позади. Теперь на него смотрят яркие, открытые глаза, без налета надменности.

Ведьма снова делает шаг к нему, чуть ближе, чтобы не стоять с вытянутой рукой, которую Стефан и без того сжимает в своей ладони.

— Она... — медлит, поджимая алые губы, и так пристально смотрит королю в лицо, словно пытается предугадать для себя его последующую реакцию на своё откровение.
— Мне как дочь. — замолкает, даже дыхание задерживает, но звучат слова с такой гордостью, перемежающейся с нежностью, что она сама этого не улавливает. Говоря про Аврору внутри всё оживает и там, где ещё недавним образом бушевала ненависть, все затянуло красивыми цветами любви. Любви к этому человеческому детёнышу, показавшая ей, что путь войны можно решить иным исходом. Выгодным для всех.

Стефан может почувствовать, держа всё ещё своей рукой её руку в попытке остановить, как напряжена ладонь и вытянуты пальцы, подобно тонким струнам. Она словно ждёт, что он сейчас влепит ей хорошую такую пощечину за такие откровения, или точно достанет кинжал, полосонув один раз в самый центр груди. Стефан стал таким непредсказуемым для неё, что полученный ответ, и самый главный, на вопрос мужчины мог стать для неё билетом в один конец: в очередной конфликт, в котором он откажется признавать сказанное, но раз правитель Дарвела так нуждается в информации о своей дочери, то пусть получит её от первоисточника. От той, что когда-то прокляла, а после сняла свое же заклятие с помощью поцелуя любви, недоступного никому. От той, что всегда приглядывает за белокурой красавицей в тени густых деревьев, и заботливо укрывает травяным одеялом, когда малышка выбивается из сил и падает сонно на постель в её хижине.

«Давай, Стефан, накричи на меня сейчас ещё раз.
Вновь напомни, как сильно ты меня ненавидишь.
Пригрози, что уничтожишь.
Но только не молчи.»

Отредактировано Maleficent (2024-04-08 14:40:29)

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Очередной тебе вежливости урок.

Вдох. Выдох.

По периферии взгляда хранительница болот видит стелющийся туман, что после недавнего дождя наползает привычной дымкой на горизонт её владений. Этот вечер казался тихим, но, как всегда бывает там, где редко появляется человек, можно было услышать, как засыпает маленький мир, переживший тяжёлую ночь. Такова была каждая после войны. Не все успели оправиться от потрясающих душу событий. Как и она - слабо верила в то, что мир Аврора сможет укоренить между двумя воющими соседями. Дятел ритмично стучал по размокшему стволу, выискивая себе пропитание: жучков и червяков, зарывшихся глубже в древесину после прошедшего дождя. Яркие, волшебные птицы перепархивали с ветки на ветку и робко перекликались, словно опасаясь потревожить покой тех существ, рядом с которыми они обитали. Большой чёрный ворон, издав суровое «кар», заставил их окончательно затихнуть, а затем слетел со своего места и скрылся над желтеющими кронами, громко хлопая крыльями. Диаваль всегда был рядом. Скрывался своей маленькой, птичьей фигуркой в кронах деревьев и наблюдал за Королевой, чтобы в случае чего защитить, выклевать глаза если потребуется и расцарапать лицо. Он всегда оставался её верным стражем, даже когда она вернула себе крылья.

Вдох. Гнев наползает подобно тому самому туману, застилая глаза.

— Усыпила, о, как убийственно прекрасно было моё заклятье! — цедит через зубы, обнажая клыки. Стефан повторяется. Как заезженная пластинка, скрипучая повозка, которая на каждой последующей кочке начинает верещать о случившемся. Но хотя бы не молчит, заставляя ведьму спуститься с небес на землю и посмотреть трезвым взглядом на происходящее. Заставляя её вторить словам мужчины, что резко отдергивает свою руку, еще недавними секундами ранее нежно сжимавшие пальцы. Просящая ладонь не уходить, поговорить с ним, ответить на вопросы, превращается в брезгливый жест очередной трусости. Его трусости. Но к этим откровениям человек был не готов. На то он и человек. Безрассудный, дикий, почти сошедший с ума в своем одиночестве, когда мощное проклятие Малефисенты поставило под удар его милую дочку Аврору. Он назвал её в честь зари, любимого времени суток колдуньи. Замок короля Стефана не только снаружи казался неприступной крепостью: внутри себя мужчина также возвел такие стены из одиночества и безумного желания отомстить, что этот порыв, маячащий тонкой формы надежды, показался брюнетке самой настоящей издевкой.

— И искренне желала, чтобы ты сошёл с ума в своем одиночестве, съедаемый страхом моей мести. — пока он мечется из стороны в сторону раненным волком, подминая под собой изумрудный ковер трав сапогами, хватается за взъерошенные волосы и пытается уместить в голове своей буйной ту истину, которую проронила колдунья, Малефисента звереет. Это проще, чем сочувствовать, сопереживать, любить в конце концов. У неё не такое сильное сердце, как у Авроры. У неё нет такой веры в людей, больше нет. Проще вальсировать на острие своей ненависти, недоверчивости и мнительности, чем попытаться отыскать в ворохе черноты Короля хоть какую-то крупицу света. Что вообще от него осталось после долгих, мучительных лет?

— Хватит мельтешить, как заносчивая мошка! — телекинез с сильным порывом ветра рывком относит снующего туда сюда мужчину к шипованной стене на границе двух земель, аккурат между опасно сверкающими, острыми иглами, не давая не двинуться, не вздохнуть. Она давит его силой своей мысли так сильно, что руку человеку не поднять, не двинуться под мощным потоком ледяного ветра, опасно качающие боевую-лиану в высоту более пятнадцати метров, которую однажды воздвигла колдунья собственными руками, дабы оградить свою территорию от непрошенных гостей. Тех самых человеческих отродий, что не однократно пытались уничтожить всё то, что было ей так сильно дорого.

— Но сама же и пробудила, да будет тебе известно, чёртов ты эгоист! — от былой, мелкой надежды и следа не осталось. Возвращаясь в события недавнего прошлого, в котором доселе она жила долгие годы, гонимая ненавистью и местью, сердце снова покрылось темнотой. Слишком быстро, ведь в её импульсивности никогда никто не сомневался. Голос наполнился властью и холодом, перед вжатым спиной у лианы Королем снова стояла та, кто к себе и на пушечный выстрел не подпустит, сверкая тёмным, зеленым золотом глаз. Чуть склонив голову на бок, наблюдая, как подвешен Король у стены силой её мысли, оторванный на пару вольных сантиметров от земли, не представляющий сейчас никакой угрозы физической. Разве что представляющий муку сердцу её, израненному и практически добитому. Приближается к зафиксированному собеседнику, как акула, почти по полукругу, бесшумно ступая по земле, оценивающе смотря, чуть вздернув острый подбородок. В вечернем свете окружающего пространства и этим туманом, стелящимся под ступнями, кожа феи кажется молочно-бледной, на контрасте подчеркнутые губы и глаза.

— Твоя дочь на тебя абсолютно не похожа. — поговорить спокойно не получилось. Эта ведьма славилась своей вспыльчивостью, а Стефан умело чиркал словами, как спичками, бросая искры в без того вечно полыхающее пламя.

Аврора просила его не убивать.
О мире просила.

Но Аврора не догадывалась на что подписывает свою фею-крестную сердцем своим добрым.

На муки.

Настоящие пытки.

Чёртова Чудище.

— Разговор окончен! — сталь голоса разрезает вечернюю прохладу своим звоном и злобой. Широкие крылья со свистом распахиваются огромным, чёрным куполом за спиной, и она взмывает в небеса подобно ракете, закручиваясь в изумрудный кокон, поднимая столпы пыли и ветра перед ограничительной стеной. Как только её фигура, отбрасывающая рогатую тень скрывается в толще вечернего неба за множественным слоем облаков, чары телекинеза спадают, и весь напор на грудную клетку королю отступает, сбрасывая его рывком вновь на землю.

Если Стефан не включит голову и не начнёт мыслить здраво, никакая доброта не спасет Аврору и его королевство. Малефисента не забыла, какой ценой ей обошелся весь это сердобольный жест акта доброты. И цена была слишком высока.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.