[indent] Якобу не привыкать, что ему не верят. За семь лет, проведенных в шкуре уродца, к которому он сам лишь недавно привык и, наконец, смирился, его так и не узнала даже родная матушка, а люди вокруг выгоняли с глаз долой, дабы он не совал свой длинный нос в горе травницы, разом потерявшей и сына, и мужа. Якоб любит матушку и уважает, восхищается силой этой мудрой женщины и непременно простит, когда фокусы колдуньи исчезнут. Вот только есть одна крохотная загвоздка: его казнят на рассвете.

[indent] Якобу не привыкать, что ему угрожают смертью. Впервые ему стало страшно за собственную жизнь, когда он был еще ребенком, и колдовские фокусы перенесли его в Неверленд, где ему пришлось с пиратами сражаться под руководством Питера Пэна. Вот же мерзкий отрок, мало ему того, что навечно юным останется, так еще мальчишек не выпускает с острова, которые домой хотят и которых ждут дома. Страх был не пасть от клинка пиратского, а быть стертым гневом Пэновским. Но страх за собственную жизнь и исчезновение любой вероятности хотя бы еще раз увидеть матушку сменился страхом за жизнь близкого человека, даже если заточен в теле птицы.

[indent] Якоб взрослел вместе с Гретой, многое пришли с этой юной принцессой, многого достигли, но этого недостаточно для того, чтобы стать свободными от чар ведьминских, зато достаточно, чтобы понять, что повзрослевшее сердце и в теле уродца стучит иначе. Ведь сердце по-настоящему привязывается вовсе не к внешности, а внутреннему наполнению, а Грета, хоть и казалась сперва избалованной принцессой, также изменилась, и теперь другая. Но все такая же добрая и отзывчивая. Такой должна быть будущая королева. Если только произойдет чудо.

[indent] Якоб не перестает верить в чудеса, ведь за семь лет повидал их множество. Но мечтал избавиться от тех, что его тяготили и принцессу, увы, тщетно. Коварная ведьма книгу с отгадками подбросила в его покои, его самого вот-вот казнят, а Грета станет ужином для собственного отца. Даже господин Блюм не сумел помочь, все из-за козней ведьминских. Осталась единственная надежда, самый тонкий свет, едва заметный во тьме. От той, что не видит в нем больше своего единственного сына.

[indent] Утро казни выдалось солнечным, чему юноша рад несказанно, кто знает, авось он солнца больше не увидит. Но перед глазами лишь облик колдуньи, а в голове противный голос, убеждающий, что выход есть лишь единственный. И пускай так, он лучше погибнет, чем позволит мраку окутать мир. Нет, он вовсе не герой, но и слабейшему из смертных по силам изменить ход истории.

[indent] Его величество дарует последнее желание приговоренному. Якоб несказанно радуется решению государя и ищет в толпе матушку. Кажется, весь Айхенберг прибыл на площадь дабы взглянуть на казнь карлика, которого ненавидели, и которого разом стало жаль. Жизнь рано или поздно все расставляет по местам. О, чудо! Она здесь и сама зовет его. Цветок одуванчика зачем-то вручает, объясняя, что это - "тараксакум". Юноша цветок крепко в руке держит, в недоумении глядит на пушистый бутон, затем поднимает голову к солнцу, и его словно молнией ударяет.

[indent] - Я понял, - бормочет себе под нос, - я все понял! - просит у короля монокль, перебивает "хвостиком" - тем, что знают лишь две души во всем мире, а с Якобом вместе трое. И король утопает в сомненьях, позволяет юноше доказать все визуально. Якоб дрожащими пальцами монокль сжимает, направляет на солнце, с волнением ждет, пока луч пройдет через линзу и сожжет пушистую головку одуванчика, а после раздувает обожженные семена по ветру, от боли сжимается, чувствует, как оковы с кистей рук спадают, а тело корчится в конвульсиях. Когда же, наконец, болезненные ощущения отступают, Якоб находит в себе силы подняться на ноги... в полный рост, отчего даже голова начинает кружиться, ведь на подобной высоте собственного роста прежде не бывал - уродство карлика не позволяло. Смотрит на руки свои, не чувствует длинного носа. Сработало? И, лишь нежный материнский голос, зовущий его по имени, подтверждает успех.

[indent] Заклятье пало.