Ты для видимости или действительности...

Диаваль всем своим видом старался не смеяться. Так сильно пытался, что покраснел некогда бледным, острым по профилю и чертам лицом, вышагивая спешно на человеческих двоих за Королевой. Та была не расположена для разговоров, но ворона и главного протеже всё же настолько сильно распирало поговорить, поделиться своими не прошенными сейчас эмоциями, что по периферии своего изумрудного взгляда, колдунья видела, как он собирается с духом. В последнее время много чего изменилось. Она вернула свои крылья, полюбила Аврору, изменила решение после ключевой битвы в замке Стефана. Она перешагнула в который раз через собственную гордость, когда длительный и очень эмоциональный разговор на болотах с принцессой всё же возымел эффект и случилось то, что случилось. Был направлен гонец в Дарвел для заключения мирного пакта на соседских землях. Территория определена нейтральной. Совсем неподалеку, на соседней опушке от того самого домика, куда сослал ранее Стефан свою новорожденную дочь вместе с феями, когда прогремело ужасающее и сбывшееся через долгих шестнадцать лет проклятие.

— Нет, Ваше Темнейшество, ну вы только поглядите, какова Аврора у нас! — его всё же разорвало эмоциями и это было очень ожидаемо, ведь они выдвинулись с Топких Болот сегодняшним, солнечным утром на переговоры с Королём. Так настояла Аврора, видимо, возымев эффект и на своего отца, потому что спустя долгий месяц после основных событий, его странного визита на топи, который закончился очередным конфликтом, всё же двинулся толстый лёд из преград и противоречий. По крайней мере, шестикрылого эльфа Муара не вернули из замка разрубленным по частям, или не скинули прах от железа в мешочек с доставкой, а, значит, новость была расценена более чем адекватно. Малефисента кривится, уже по привычке опираясь на собственный, деревянный посох с сияющим внутри на основании, магическим камнем, прыгая с одного пенька, на другой, петляя узкими тропами, срезая маршрут по курсу движения.

— Ещё хоть слово каркнешь о её дипломатических чертах и гнить тебе в клетке вороном до скончания дней. — она всё ещё помнит его восторженный, каркающий смех, когда Аврора на всю топь болотную заверещала о согласии крестной с заключением мира. Она не забыла его глаза-бусинки, светящиеся от преисполненной радости, что эта светловолосая девчонка смогла убедить ледяную королеву о пересмотре своего мнения. Каждый раз, когда он так делал, внутри колдуньи поднимался ворох непрошенных чувств и воспоминаний: когда они присматривали за малышкой с непутевыми феями, чем чаще это происходило и чем больше Диаваль отправлялся вороном к Авроре, задерживаясь слишком долго, тем омерзительнее внутри себя женщина чувствовала. Съедаемая ненавистью к Королю и этому крошечному Чудищу в смятенных чувствах, забота со стороны ворона добавляла в костёр новых спичек и тот чиркал, чиркал, пока терпение не лопалось и она всё чаще не начинала задумываться о настоящей клетке.

— Но... — темноволосый, высокий мужчина осекается, как только через плечо получает от своей Королевы такой взгляд, который он не перепутает ни с каким другим. Таким взглядом она приговаривала не одну армию Короля Генриха, а после и Стефана к окончанию дней своих, и уж тем более за словом в карман не полезет, если он ещё раз позволит себе лишних эмоций в относительности принцессы. Остальную часть пути они шли молча, несколько раз Диаваль озвучивал свои мысли относительно того, чтобы Малефисента подумала о том, а не превратить ли его в огромного скакуна, или снова дракона, чтобы явиться на нейтральную территорию, скажем так, с "огоньком". Но ведьма была сегодня не в духе больше чем обычного, и явно всем своим видом давала понять, что превратит его сейчас лишь в жалкого, склизкого червя, которого потом раздавит каблуком тёмных, легких туфель, гармонично сочетающийся с иссиня-черным бархатом длинного платья, где ворот в зоне декольте украшала "зубастое" серебро очерка.

Они прибыли первыми. Просторная лужайка со всех сторон была окружена лесистой местностью, по правую руку виднелся небольшой ручеек, небо сегодня до отвратительного голубое, от чего фея жмурится и переводит свой взор на Диаваля. Ей нужно было как-то отвлечься, подумать о возможных перспективах, вспомнить слова Авроры, успокоиться в конце концов, но... Зная, как сейчас увидит его лицо снова, эти ненавидящие её глаза, спесь и надменность, то всё начнётся по новой. Разговор, который был оборван ей самой, причудливо-фантомные ощущения от случившегося поцелуя тем поздним вечером, когда Стефан пришёл за ответами на свои вопросы. Её попытки остудить собственное, стремительно возгоревшееся пламя где-то там, в толстых слоях облаков...

Из равновесия могло выбить всё, что угодно.

Но Аврора снова просила быть сдержанной и не делать глупостей.

«И зачем я только согласилась в очередной раз пойти на поводу у этой сопли?»

Диаваль потирает ладони и нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Его всё ещё оставшаяся, птичья привычка, не стоять на месте, а словно пританцовывать в ожидании королевской делегации и переговоров.

«О чём нам ещё с тобой разговаривать, Стефан?»

Обращенная цветастым взглядом в предположительную сторону троп, что должны принести звуки топота копыт с визитерами, Малефисента нервно выдыхает. Подписание мира для неё кажется провальной идеей, потому что внутри она всё ещё не доверяет ему.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Ожидание было не её коньком. Каждая минута, проводимая в тишине здешних мест, вызывала нервное покалывание на кончиках бледных пальцев. В какую-то минуту колдунья словила себя на роящихся мыслях, пристально разглядывая петляющие дорожки, откуда должен был вот-вот и явиться Стефан по приглашению, что стоило бы обратить Диаваля в ворона и усадить к себе на плечо. Мерно поглаживать тёмные, мягкие перья уже вошло в привычку. Это позволяло расслабиться, приобщиться к природе и слишком сильно не думать о том, как пройдет эта встреча и чем она закончится для обоих государств: очередной, затяжной войной или мирным пактом с дружелюбием. Но в последний момент важно цокающий конь знаменует прибытие Короля Дарвела с двумя стражниками, словно тот чего-то страховался или боялся. Впрочем, даже если бы их было с десяток, а то и тысяч, для Малефисенты - это пустой звук.

Её истинных сил, разросшегося могущества и собственной ненависти внутри хватило бы на целое королевство, испепелив всех до последних крупиц. Но Аврора просила мира. И как только все прибыли на свои места, ведьма неторопливо шествует к своему месту, наколдовывая в параллель Дивалю импровизированный стул из кореньев, что струятся мягкими, змеевидными потоками рядом с собой, преобразуясь в такое же красивое, тронообразное кресло с мелкими завитками цветков. Ворон учтиво кивает в знак благодарности, и присаживается по правое плечо от Малефисенты, с любопытством оглядывая Короля и его топчущихся неподалеку прислуг. У неё нет более никого, кроме него. Верного, преданного, всегда возвращающегося, даже если нужды так сильно прислуживать после возврата крыльев давно не было.

— Какие дела могут быть у меня с Вашим человеческим Величием? — теплый ветер плавно колышет широкую, белоснежную ткань шатра, вокруг воцаряется какая-то странная тишина, где только любопытство с тонких черт ворона моментально слезает и округляется, когда их тренировка и репетиторство ранним утром идёт нимфам под хвост. Как только она смотрит Стефану в глаза и считывает там привычную надменность, колкость и коварство, всё начинает крениться в ту плоскость, которую стоило бы назвать взрывоопасной.

— Госпожа, начинать нужно было с приветствия... — едва слышно шепчет, склонившись к ней ближе через стол, накрывая цепкими пальцами лежащую поверх стола руку феи. Тем самым привлекает к себе внимание и непроизвольно отвлекает от колючего взгляда Короля через всё расстояние между ними, что занимала площадь для проведения переговоров. Малефисента чувствует прикосновение к своей руке и чуть поворачивается, кивком головы давая понять, что осознала в каком моменте из неё снова полезла ненависть и вся начавшаяся было дипломатия полетела в тартары.

— Мы рады, что вы сердобольно рассмотрели наше приглашение о переговорах, — натянутая улыбка была больше похожа на какой-то не совершившийся до конца оскал. Слово мирные, которое стоило бы добавить приставкой, всё ещё стояло непроходимой костью в горле с собственной, итак помятой изрядно гордостью. Ранним утром фея смотрела на своё отражение в зеркальных водах местной реки, и под диктовку ворона пыталась запомнить, как нужно улыбаться людям, чтобы это не вызвало негативную реакцию, скажем так, с порога. Диаваль удовлетворенно хмыкает и снова выпрямляется на своем месте рядом с Королевой, медленно, словно нехотя убирая пальцы с её руки, будто ещё не до конца уверен, что базовая репетиция с такой вспыльчивой ведьмой может пройти гладко в чистовике. Риски всегда были.

— Огласите ваше представление о возможном, дружелюбном сотрудничестве? — Диаваль решает вступить первым в переговоры, аккуратно смещая весь вектор напряжения на себя, видя, как начинает нервничать его Королева в сложившейся, трескучей обстановке. Кажется от долгих мыслительных дум ветер поднялся сильнее, угрожающе покачивая импровизированный шатер людей в попытках его обрушить, если сейчас кто-то что-то не скажет в продолжении диалога о мире. Он видел, как переживала Малефисента и как тяжело ей было делать эти мизерные шаги к тому, что Аврора с гордостью называла - добро и любовь.

«Какой-то бред. Возможно, мне стоило взять с собой Аврору..» Когда фея была ещё маленькой, её отец пытался разговаривать с людьми, вызывал целые делегации, умело парируя любые опасения со стороны жителей о том, что может пойти не так, и где ту самую соломку подстелить, чтобы в случае чего падать было не так больно, а оба соседствующих государства оставались в выигрышной ситуации. «Мама, кажется, мне никогда не стать тобой.» За долгие годы противостояния месть и ненависть сожгли в ней то, что раньше золотым свечением лилось из самого сердца. Будучи юной и неопытной, Малефисента смотрела на мир с широко распахнутыми глазами и везде видела то, что теперь слепо не принимает из-за разросшейся, подобно лиане, ненависти и гордости. Теперь она знает на что способна, в идеале владеет своими способностями, существует в гармонии с магической силой и её истоками, может подчинить себе, как природу, так и живых существ, но вот обуздать ходуном ходившие эмоции ещё не получалось. Это как заново научиться летать, обретая крылья. Поэтому Диаваль со своим хриплым, чуть ломающимся, но приятным голосом был очень кстати. Малефисента откидывается на спинку стула, и пальцами оглаживает свой посох, который по-прежнему из рук не выпускает, словно всё ещё чего-то опасается, даже если пришедшие люди были в меньшинстве.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

«Будущее наших народов... »

Стефан никогда за словом в карман не лез. И на её сорванную несдержанность, конечно, у Короля нашлось, что ответить. Тонкая линия изящной брови начала постепенно подниматься вверх от удивления и предстоящего парирования, но в какой-то момент живость лица замерла, как и сама Малефисента, откинувшаяся на дубовый, широкий стул во главе своего угла за столом. Эту фразу она слышала так часто в детстве, что воспоминания снова как нельзя кстати полезли перед глазами. Мама и отец, а после и эльф Ронан, который её воспитывал... Все они говорили о будущем народов, да только вот родных с того света уже было не вернуть. Они погибли сражаясь за доброту и любовь, в попытках доказать, что могут существовать вместе, как дружелюбные соседи, всё обернулось очередной, кровавой расправой. По спине и затылку начинают лезть мурашки от тоски и разочарованности, когда она будучи ещё не опытным и юным ребёнком, сыпала вопросами волшебному народцу, мол как же так, мы не будем такими же злыми, свирепыми и уж тем более никогда не убьём людей.

А потом вырезала несколько тысяч солдат Короля, чтобы заполучить желаемое. Сначала она убеждала себя, что всё это с благими намерениями, а после красиво прикрывалась местью и ненавистью. Да, поступок Стефана нельзя было простить и списать ему подлость и трусость с барского плеча. У неё было доброе сердце, но оно всё ещё не могло вместить в себя предательство и её унижения. По крайней мере, нормального разговора с её возлюбленным детства так и не состоялось. Он не принёс извинений, не раскаялся. Всё, что он когда-то мог, это умолять о пощаде на весь тронный зал, чтобы только малютка Аврора не пострадала. Но в тот самый момент её не остановило бы ничто. Впрочем, та самая мольба была наигранной и сквозь зубы, Стефан прекрасно понимал, что несмотря на её любовь к такого рода спектаклям, заклятию неминуемо быть, что и случилось. Ранее юная Малефисента донимала Ронана с просьбами рассказать о людях, так как никогда их не видела и лишь постигла ту боль одиночества от попыток мира, что увенчались очередным кровоцветом на их Болоте в память о погибших феях.

— Моё Величество прекрасно помнит, что принесла эта война... — на удивление, голос королевы не звучал сейчас, как ответная шпилька в адрес вспыхнувшего Стефана. Она откровенно пропустила всю оставшуюся реплику мимо ушей, и только Диаваль, внимательно слушавший речь сидящего напротив короля, вдруг оживился. Приосанился, горделиво выпятив острый нос и расправив плечи так, что такие же хлесткие лопатки под свободной, чёрной рубашкой едва ли не сомкнулись в своей этой позе доверительного расположения.

— Диаваль - не посторонний. Он всегда присутствует со мной в качестве нейтральной стороны, а в нашем с вами случае, для фиксации мирного соглашения, если оно, конечно же, состоится. — её бархатный голос звучал сейчас таинственно и глубоко, как журчит мощными потоками реки, переливаясь сквозь камни и любые препятствия, как шумит этот теплый, летний ветер, резонируя с тонкой тканью созданного шатра. Она интонированием даёт понять, что всё, что делается - не просто так. Это как следствие, ведь не вырви он её крылья собственными руками и пилой, то не познакомилась бы она немногим позже с ним. Не спасла бы от рук кровожадного фермера, очень вовремя превратив в человека. Благодаря тому низкому и скользкому поступку Стефана, фея стала могущественной и сильной, научилась получать информацию через своего ворона, будучи без крыльев, едва хромая по обломках заброшенного замка на территории своих Болот. Диаваль всегда звучал, как ворон. Точнее, как скрипящая медленно отворяющаяся дверь, или дерево под натиском пилы, или чей-то зашедшийся кашель — потому что именно так вороны и горланят. Будучи человеком его голос всё равно отдавал той самой хрипотцой, в которую она внимательно вслушивалась, получая всю необходимую для себя информацию с полей разведки.

— Оставьте нас все. — кивком головы указав на стражей со стороны Стефана, а после переведя свой яркий взор зеленых глаз на ворона, она даёт понять, что разговор получится только в том случае, если пройдет по всем представленным канонам. Король и Королева лично пообщаются на предмет возможного мира и если их обоих устроит предложенные позиции и варианты урегулирования напряжения, то случится то самое чудо, о котором грезила даже во снах Аврора.

— Кажется, он ревнует, кррр... — перед тем как удалиться по просьбе своей Госпожи, Диаваль как всегда в своём репертуаре. Да только вот бросает ей на ухо не обычную фразу, а то что успел заприметить, пока колдунья предалась воспоминаниям прошлого и пропустила всю ту гневную тираду, с которой Стефан снизошёл. Диавалю просто невероятно повезло угодить в силки больше года назад. Представить только, как стремительно он пролетел, а она действительно ничего толком не ведала о тех, от каких высших сил ей на голову свалился Диаваль — разве что... они в фигуральный карман за словом не полезут.

«Да быть этого не может. Что за вздор?»

Медленно моргнув, смотря перед собой на ровную поверхность стола, девушка ожидала, когда же наконец-то их оставят, перестав толпиться в и без того ограниченном пространстве шатра. И когда это свершилось, Малефисента медленно подняла загорающийся интересом взгляд на лицо Стефана. Её переменчивость в эмоциях легко можно было прочитать по мимике. Та обретала свою живость и форму, придавая острым чертам лица феи плавность и мягкость, какую-то даже кокетливость и игривость. Будь ты любой расой, но всё же - девушка. А подобные высказывания, что шепнул предусмотрительно Диаваль, подогревали внутри больше, чем весь этот вздор с войной и попытками мира.

— Столы переговоров, как же это скуууучно! — потягиваясь, словно ленивая кошка, пальцы прихватывают посох и она поднимается с насиженного места, свободной рукой оправляя тянущееся шлейфом чёрное платье. — Не желаете прогуляться, Ваше Величество? Думаю, на свежем воздухе мы сможем урегулировать наши наболевшие вопросы. —  жестом руки Малефисента приглашает его подойти, возможно, она даже возьмёт его под руку и они поговорят, как в старые добрые времена, но чем чёрт не шутит? «И с чего бы ему ревновать? К Диавалю? Ой, не смешите мои крылья.» Весь спектр внимания переключился на одну фразу, оброненную тихим шепотом, чтобы слышала только она, но как же засияло бледное лицо от накативших эмоций и тревог. Ревность - признак собственничества. Признак неуверенности в себе, но любви. «Да нет, бред какой-то, с чего бы ему ревновать? Между нами давно всё... » А что всё? Закончилось? А начиналось ли вообще оно, кроме того поцелуя на шестнадцатилетие и недавним прошлым, когда Стефан пришёл на границу Болот, чтобы получить ответы на свои вопросы. Так много вопросов, и все без ответа.

Настало время поговорить откровенно без лишних глаз и ушей.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Что она задумала?

Быть подальше от него, но неминуемо остаётся ближе, когда их шаги отделяют от всего официального, скрывая две фигуры за стройным рядом пушистых, могучих деревьев. Ветер стихает, как и умолкают вокруг все остальные звуки, оставляя рядом лишь его голос и внешний вид: боевой, красивый, с мечом в ножнах, как будто бы это в самом деле могло ему навредить. Малефисента улыбается и таинственно молчит, разглядывая мужчину, идущего рядом с ней по склону вниз. Путь привычен и уже так давно изучен. Каждый холм, овраг и ручей досконально прочесан, когда маленькая Аврора начала ходить и шкодить, убегая за лёгкими бабочками от горе-фей. Столько времени прошло, не жалея их собственных сердец, с каждым годом нанося всё больше шрамов в желании отомстить, найти обидчика и уколоть побольнее, нацелившись на его семью, ребёнка, самого. На удивление, фея затихла, когда они спускались вниз, огибая лесистые тропинки. Лишь только тонкая сетка улыбки не сходила с алых губ, когда Король выдал предположении о возможном ему вреде.

— Хотела бы убить, Стефан, не приглашала бы на прогулку. — голос мелодичный и нежный, словно и не было этой вражды и испепеляющих взглядов. Она лёгкая, как та самая бабочка, за которыми гонялась дочь Короля, не видя перед собой реальную опасность и угрозу. Если бы в самом деле она хотела его прикончить, то никакие мольбы Авроры не спасли Короля от той участи, что была уготована в развязке этой кровопролитной битвы. Её враждебности и силы хватило бы, чтобы разрушить всё то, что он с таким трепетом добивался, пусть не самым честным путём. А её волшебной извращенности хватило бы на то, чтобы после гибели скормить царское тельце дракону на ужин, а после спросить, не случилось ли несварение с учётом желчности последнего. Эти шпильки можно было продолжать вонзать бесконечное количество раз, от рассвета и до заката, но тогда о чём эта встреча? Аврора просила быть рассудительней, найти в себе ту частичку света, что сохранилась даже в самой непроходимой мгле и начать смотреть на мир заново. Если сложно лицезреть его в полной мере широко распахнутыми глазами, то хотя бы перестать щуриться и надменно взирать из под опущенных, пушистых ресниц.

— Это не моя ловушка, а дом твоей дочери Авроры, который использовался феями-сиделками в период её взросления, — он всё ещё блуждает на задворках собственной недоверчивости, как и она, чуть склоняясь, чтобы не зацепить массивными рогами порожки, проходят внутрь. Магией деревянные ставни смыкаются за спинами, пропуская сквозь рассохшиеся деревяшки яркое, солнечное сплетение. На фоне прокрадывающегося солнца видна пыль, что постепенно кружа опускается на столешницу, печь, и постель, давно заправленную и уже не использованную по своему прямому назначению. Здесь больше не пахнет жизнью и той самой возней, которую наблюдала долгие годы в тени деревьев Малифесента, не в силах пропустить взросление дочери Короля. Здесь остаточные воспоминания кружат в воздухе вместе с теми пылинками, создавая в голове плотную картинку происходящего.

— Так странно вернуться сюда после долгих лет вражды... — Малефисента оставляет свой посох на крошечном стуле, складывая крылья плотным каркасом, чтобы те не застилали видимость и уж тем более не мешались. С годами она отточила умение управлять ими, вспоминая изредка, как сложно было балансировать в детстве, как часто она спотыкалась о перья и падала носом в землю, слыша, как волшебный народец гудит смешками о её первых, неуклюжих попытках быть собой. Теперь она та, кем являлась. Не больше и не меньше. Наводимая страх на людской род, чья крылатая и рогатая тень, маячащая на горизонте всенепременно несла смерть, разрушения и панику.

— Отдать Аврору на попечение этим крылатым недотёпам... — мягко оборачиваясь, не замечая, что он стоит ровно позади неё, сталкиваясь взглядом, чуть ли не нос к носу, совсем близко. — Было твоим самым худшим решением, Король. — изумрудная трава взгляда касается его лица, изучает мелкую сетку морщин, заглядывает в тёмный омут карих глаз, и смотрит без отчуждения и ненависти. Малефисента начинает свой рассказ о том, как всё происходило на самом деле. Ведь у Стефана есть множество пробелов, которые заполнять он не спешил в силу своего вспыльчивого характера, но раз уж они остались в кое-то веки наедине, без ушей и глаз, которые ожидали радикальных решений и переворотов, то стоило бы начать с первоистоков. С тех самых времен, когда она наложила разумом затянутым ненавистью проклятье, исполненное и снятое её же собственной любовью.

— Не желаете ли испить чаю, Ваше Сиятельство? — домик хоть и пустовал внешне, покинутый Авророй и её крылатыми няньками, но всё же хранил душистые сборы в баночках, разноцветных чашечках и всем тем, что они наколдовали с особой заботой по его распоряжению. Казаться в образе людей им было чуждым, от чего воспитание девочки перешло по большей степени на Диаваля и её саму, но всё же симбиоз случившегося открыл сердце темной феи и позволил принять верное решение после череды страшнейших ошибок, о которых, наверное, страдают до сих пор на небесах её погибшие родители. Она смотрит на мужчину открыто, не сводя вектора взгляда с его темно-карих, вязких глаз, проседью бороды, и этих губ. Тех самых, что чиркают спичками страсть от слов и прикосновений. Наверное, Стефан даже не догадывается, какое влияение оказывал и оказывает до сих пор на неё, а ещё эта чёртова ревнивость... 

— Или мне для этих целей лучше позвать Диаваля...? — играет со гнём, но проверить брошенную в уши теорию ворона всё же стоило. Иначе зачем он сказал это именно в тот момент, когда поднимался со всего места? Кривую ухмылку она запомнит и точно наколдует ему пожизненную клетку, если он ошибался в собственных наблюдениях и доводах. Потому что озвучивать такое, значит, быть слишком осведомленным, что никогда не допускалось по рамкам дозволенного в их отношениях, но... Имело место быть. И она замирает, желая проверить, насколько плотно заберется отклик собственных слов в сердце стоящего напротив мужчины.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

жгу электричество, но не попадаю я
воздух толчками и пульс на три счёта.

Ситуация напряжения была слишком краткой. Вот он отходит к окну, отказываясь от чая. «А жаль...» Скоротечно промелькивает в сознании, прежде чем заданный вопрос о Диавале, разрежает атмосферу далеко не всполохом дружелюбия и такого же интереса, с каким внимательно слушал король Дарвела о взрослении своей дочери. Насколько они были разными, начиная от расовой принадлежностью и интересами, настолько же были похожи даже спустя долгие шестнадцать лет в одиночестве и желании отомстить. Несдержанные, как всполохи огня, импульсивные и слишком живые на эмоции. Стоило Малефисенте поперечить кому-то из жителей Болот и агрессия не заставляла себя долго ждать, силой давая понять, что непрошенных советов и уж тем более пожеланий фея не потерпит.

«... так привязана?» Шелест мантии аккурат падает на свободный, пустой стул, Король сокращает всё и без того краткое расстояние в домике от окна, тенью раздражения обдавая её интересным вопросом. Диаваль стал для Королевы не просто слугой и шпионом, который приносил ей вести каждый раз, пока она мучилась без собственных крыльев, оторванная от возможности летать и покорять небеса с их непослушными, вихревыми высотами. С их первой встречи прошло семнадцать лет. За это время случилось слишком много всего, как калейдоскоп кровавых событий, за которыми он не в силах был поспевать. Но даже за это время Диаваль так и не узнал до конца, почему Малефисента из доброй феи (если верить словам жителей Болот) превратилась в злую ведьму, стремящуюся уничтожить не только Стефана, но и его дочь, унося за собой войной всё королевство на дно руин и поражения. Сколько Диаваль ни спрашивал. Он пытался прояснить, разузнать. Но жители Болот либо молчали, не желая злить королеву, либо сама Малефисента, у которой он тоже спрашивал, превращала его в ворона и отправляла «Выяснять». Не важно что, просто «Выяснять». И так долгие годы, пока она не обрела вновь способность летать, изменившись после воспитания Авроры. Три феи — не лучшие няньки, даже если они вторят обратное. А вот из Диаваля вышел бы неплохой родитель, хотя, если бы не Малефисента, его бы до смерти забили на том поле, пойманным в ловчие сети.

— Он для меня многим больше, чем какой-то слуга, — плечи даже сквозь ткань лёгкого, невесомого платья обжигает острой, всепоглощающей болью, как только сила сжатия пальцев Стефана становится слишком тесной. От чего металл гербового кольца проникает, цепляет воспоминаниями, когда на неё накинули точно такую же сеть, сотканную из железа, заставляя моментально оцепенеть, получая кровавые раны при попытке подняться. Убийственный капкан для таких волшебных созданий, коей была она. Если бы не её магия и превращенный в дракона Диаваль, возможно, о ней сейчас никто бы не вспоминал, а люди праздновали бы несколько месяцев кряду оглушительную победу над дивным народцем. Подобное откровение получается озвучить с нажимом, стараясь не щурится от подступившего комка боли, что рождает автоматически негативную, цепную реакцию. С окончания войны прошёл месяц, но в душе не улеглась смута, как и воспоминания о той бойне преследовали её по ночам жуткими кошмарами. Диавалю она никогда не говорила подобного. Всегда пренебрежительный тон, царская манера тянуть слова и получать желаемое, используя ворона по своему назначению, не кривя душой, ведь знала, что он должен ей по гробовой доске после спасения.

Спустя множественное время ворон сопоставил факты, задавался многими вопросами, почему именно он стал её крыльями, глазами и ушами, пока не получил то самое откровение, которого терпеливо ждал. Она не злодейка, такой её сделала чёртова жизнь. В глубине души она всё та же. Девочка с широкими, светлыми мечтами и влюблённостью в крестьянского мальчика, мечтавшего стать королём. Он то им всенепременно стал, а той девочки, девушки, больше нет, волей того самого мальчика. В своё время, обращенный в человека Диаваль, всё же аккуратно спросил: почему рассказала мне? Он столько раз у неё спрашивал, а она никогда не говорила. Что изменилось в последнее время, до войны, когда выстраивался план отточенной, филигранной мести?

— Единственный, кому я могу доверять. — чувствуя, как нагревается и покрывается алым тонкий участок кожи, куда давил своими руками Стефан, сдерживая за плечи в порыве своей ревности, Малефисента медленно оскаливается. Чем дольше железо находится в опасной близости к её телу, тем настойчивее просится на задворках ярость.

— Кольцо, Стефан... — тихо хрипит правительница болот, старательно сдерживая свой порыв, чтобы не оторвать ему палец, навсегда лишив возможности носить кольцо. А лучше руку целиком. — Уберёшь его сам или мне тебе помочь? — опуская прохладную ладонь на его запястье, чуть выше, чтобы миновать соприкосновение с убийственным кольцом, она цепкими пальцами сжимает, вонзаясь когтями в рубашку на рукаве. Терпение готово лопнуть, но... Кое-что сдерживает. Диаваль был прав. Он ревнует. Иначе зачем это представление, в котором он так красиво сбрасывает мантию с плеч и оказывается вновь стремительно рядом? Зачем хватает её за плечи, сминая бархатную ткань парадного платья? Зачем смотрит с таким гневом, словно она чем-то его обидела? Все эти вопросы отпечатываются на радужке глаз, от чего оскал медленно сползает с лица, сменяясь терпеливой выдержкой.

— Всё ещё больно... — тихим шепотом, он рядом и всё услышит, даже если сказанное будет многозначительным. Относящимся одновременно к кольцу, что причиняет невыносимую боль своим воздействием на её природу, что в сердце... Стоящий кол, который он воткнул однажды, так и не удосужившись провернуть за рукоять и вытащить, освободив её от мучительных чувств предательства, одиночества, ярости. Ей не составит труда заколдовать его здесь и сейчас, превратив в назойливую мушку, запечатав в одной из пустующих баночек на полках в домике. Но она здесь, чтобы поговорить, чтобы решить вопросы мирно, без насилия и распрей.

— Ревнуешь? — ей огромным трудом стоит переключиться с гнева своего от железа, что мелкими росчерками кровавого пятна под платьем начинает печь кожу, буквально её растворяя. Но всё же спрашивает, прекрасно понимая, что наколдовать клетку Диавалю по этому поводу всё же не получится. Этот каркун всегда был слишком внимательным. Птичьи повадки наблюдения никуда не делись, за что ему, пожалуй, она принесёт самые вкусные орешки, когда весь этот диалог закончится и они разойдутся по своим углам, размышляя о возможном мире. Правда, пока им даже не пахло. Стефан не хотел унимать свои эмоции и быть более сдержанным. Но и Малефисента всем своим видом давала понять, что отступать не станет. Ради Авроры, хотя бы, им стоило попытаться. И начинать нужно было с чувств друг к другу.

— Так странно это для того, кто никогда меня не любил. — её голос снова мурчит с издёвкой. Кажется, этот разговор будет не самым простым, но попробовать стоило. Она чуть склоняет голову в вопросительной форме, немногим к своему горящему от кольца плечу, и взгляда не отводит с полыхающей ревностью карего омута напротив. Чем ещё сможет удивить её сейчас этот правитель? Непредсказуемость пахнет острым шафраном и чем-то ещё очень горьким, как на душе у неё, от всей этой недосказанности между ними.

бьёт в переносицу: я знаю всё знаю

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Что она вообще знала о любви?

Действительно.

Вопрос заползает под кожу куда яростнее, чем этот чёртов перстень, каждую секунду от прикосновения вонзающий свои шипы истинной боли. Наверное, сейчас она могла бы ответить - это Аврора. Вся целиком и полностью, со своей непосредственностью, чистотой, открытым сердцем и душой. Её маленькие, неуклюжие, смешные шаги к взрослению, согревающая улыбка, любознательные, сияющие глазки с длинными ресницами и пухлые ручки, которые так бесцеремонно в своё время обнимали за шею и тянулись к её рогам, стоило им первый раз встретиться на опушке в момент, когда она вновь и вновь возвращалась, чтобы проследить за тем, что с царской дочкой всё в порядке и эти крылатые недотёпы её не угрохали. Любовь - это её волосы цвета ржаной пшеницы, вдыхая невольно аромат которых, когда принцесса лезла со своими непрошенными объятиями, Малефисента забывала об истинном своём предназначении. О проклятии, которое наложила и глазом не моргнув на новорожденное дитя, обуреваемая чувством мести и злости. Любовь - это то светлое и давно забытое, что так просто и в тоже время необычно для неё самой, смогла отразить девушка, превратившись из пухлого карапуза в красивую, утонченную, юную леди. Наблюдая за ней из кронов деревьев, колдунья видела саму себя. Только в другом внешнем виде, но вот поведение, как малышка обращается с каждым волшебным существом, искренне восхищается магией болот, аккуратно гладит каждую, мохнатую кувшинку и заливисто смеётся, как только стайка пикси путается в её густых, золотистых волосах, споря о чём-то своём.

Пальцы разжимаются с плеч и кольцо рывком стянутое, звенит по деревянному полу, укатываясь куда-то под стол, заставляя саму Малефисенту вздрогнуть, не отводя широко распахнутых глаз с лица мужчины напротив. Этот жест невольно окунает в далекое прошлое, когда крестьянский мальчишка, протягивая свою руку в жесте знакомства, невольно обжог её скрученным куском металла, слабо напоминающий кольцо, заставляя фею одёрнуть руку и зашипеть. Тогда он без тени сомнений выбросил свой атрибут, который был ему по личным обстоятельствам дорог, так далеко и высоко в траву, что поразил жительницу болот до глубины души. Он не сомневался. Тот юноша хотел дружить с ней, и если что-то мешало такому содружеству, Стефан просто брал и избавлялся, только бы не беспокоить и уж тем более не причинять ей боль. Тогда она и влюбилась, сама того не понимая, пораженная храбростью человека, который ещё даже не догадывался, что железо станет для него визитной карточкой в войне, повышая шансы на победу, если правильно распоряжаться ресурсами и создавать то самое оружие. Пальцами Стефан рывком стягивает с себя ремень, обнажая меч, заставляя её незаметным для себя сделать шаг назад, упершись тазовыми косточками в стоящий позади широкий, дубовый стол. Инстинктивно, видя оружие, зная, на что он способен с этой спесью и эмоциями, Малефисента была готова защищаться. Ровно до того момента, пока тяжелым очерком то не рухнуло под ноги обоим, избавив от необходимости продумывать следующий план для отражения прямой, полосованной атаки, если Король решит, что переговоров не будет.

Снова теплые ладони на плечи опускаются, словно укрывают от всех тревог, явно давая понять, что на его теле и в пальцах больше нет того, что могло бы помешать. Стефан знает, что делает, заставляя могущественную колдунью замереть, вжимаясь корпусом в стоящий позади стол. Отодвигает края декольте чуть вниз, обнажая молочную кожу, и припадает раскаленным прикосновением губ в поцелуе. Крупные мурашки бегут от затылка вниз к позвоночнику, ей становится судорожно нечем дышать. Такой близости не было, после той встречи и первого поцелуя, когда он отдалился и их встречи стали редкими, она и думать не могла, что такое возможно. Отдалилась от людей, воздвигла вокруг себя непроходимую стену, как снаружи, так и внутри, решив окончательно - любви в её сердце никогда не будет. Это то, что делает слабой, беспомощной, беззащитной. Безоружной, как и сейчас, когда собственный посох остался у порога при входе в дом, а они сами в глубине, пытающиеся решить простой и такой одновременно сложный вопрос. Что есть любовь? Была ли когда-то она у них, чтобы сейчас говорить об этом? Слова путались, как и мысли, забираясь под кожу стайкой странных, новых для себя эмоций и впечатлений, от чего крылья так и норовили раскрыться, зажатые её собственным корпусом о край стола, где Стефан застал её врасплох своими откровениями.

— Почувствовать хочу... — чуть выгибаясь в спине, позволяя губам исследовать собственную шею, колдунья закидывает голову назад, мысленно с помощью телекинеза зашторивая все светло-бежевые шторки и вуаль на окнах, чтобы любопытные глаза, если таковые найдутся, не приметили то, что случается под властью непрошенных чувств и впечатлений.
— Что же на самом деле скрывается за твоей ненавистью ко мне? — отвечать на вопросы трудно, мысли путаются вместе со словами, а пальцы невольно пробираются к затылку мужчины, вплетаясь в кучерявые пряди, мягко оглаживая, чтобы в какой-то момент, когда поцелуи перебираются по шее вверх, чуть сжать пряди и не сильно, но ощутимо оттянуть, позволяя вновь заглянуть в глаза, в этот сумасшедший омут тёмного-шоколада, затягивающийся пеленой уже совсем других эмоций. Она щелкает пальцами и остроконечные зубья воротника платья слетают куда-то близ с мантией короля, опавшим комком со стула, оставляя мягкую, легкую ткань платья и собственные, обнаженные плечи со струящимся, тёмным водопадом волос.

— Дотронься здесь... — нежная просьба, далеко не приказ, в бархатных нотках голоса, и ведет плечом в алыми росчерками от кольца с железом, давая ему понять, что хотела бы почувствовать его губы там, где секундой ранее вспышками воспоминания лезли о насилии и войне. Рана и сама по себе заживет, так как она фея и регенерация не заставит себя долго ждать, как только главный раздражитель убран с поля зрения, но что-то внутри не даёт покоя, будоражит новые для себя ощущения, которые Малефисента не знает, живя столько лет в одиночестве, не вкусившая той любви, как это делают люди, погрузившиеся в притяжение с головой. Возможно, просьба покажется странной, но плечо ноет и горит, как будто в самом деле горячие губы человека смогут отвлечься и забыть о тех негативных моментах, что тяготят душу и сердце. Она впивается одной рукой в его волосы, перебирая пряди, а другой толкает за спину ближе, на себя, используя стол позади, как импровизированную опору, не боясь более потерять равновесие в скакнувшей волне безумия.

Если за ненавистью она более не почувствует ничего - мира не будет.

«Аврора, прости, но если он сейчас сфальшивит, когда больше всего мне нужен весь и без остатка, я точно убью его. »

горел огонь, шли корабли.
на обнаженные тела
стекала патока любви.
и в рамах стыли зеркала.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Что такое любовь, когда тебе 18?
Малиновые розы с закрытым шёлковым платьем
Солёные поцелуи, пропущенные от папы
Я не знаю, мне 20

Конечно он не отвечает, предпочитая стрельнуть ответным вопросом. Не очень-то вежливо, если так посмотреть, но фея сейчас не в том расположении духа, чтобы натачивать собственный сарказм до идеально острых ножей в словесной баталии, скольких уже их у них не было, а толку то? Можно было много чего озвучить, сесть за стол, которым теперь она подпирала себя, в попытках удержаться в этом бушующем шторме страстей, и поговорить. Но только вот слова заменялись действиями, тем самым доказательством чувств и ощущений, иначе бы так не тянуло, не хотелось бы сгореть от каждого взгляда и прикосновения, пока он так мучительно рядом, душит своим темным взглядом и такими сильными, чуть шершавыми ладонями.

«Хороший вопрос, Стефан.»

Они были такими юными и непорочными. Чистыми и искренними, не считая последующего предательства ради королевства, звания, титула и самой короны. Так наивны, отчасти, первое время встречаясь, как самые настоящие друзья, играясь на болтах до зари, купаясь в сияющий серебром реке или плескаясь под бурным водопадом после грязевых ванн. Они были такими детьми, которые ещё не представляли, чем обернется предательство и тот жест, который совершил Стефан во благо своей высшей цели.

— Я и не переставала, Стефан... — с некой горечью, почти сразу отвечает Малефисента, не давая времени себе подумать, упасть снова в тягучий омут воспоминаний, где она каждый день ждала его, а он приходил всё реже и реже. Их встречи становились всё более короткими, вымученными, где вместо привычной болтовни, смеха и дурачеств, оставалось ледяное, нерушимое молчание. Тогда ей было комфортно даже находиться просто рядом, засыпать на плечи, приобнимая своими крыльями, слушать его размеренное дыхание у своей темноволосой макушки и просто наслаждаться моментом, который ещё немногим позволял напомнить ей, почему именно он. Именно этот простой крестьянский мальчишка с широкой, ехидной улыбкой и упрямым, серьёзным взглядом, когда дело доходило до какого-то спора или его рассказа о своей жизни.

Пальцами своей широкой, сильной руки, он касается её плеча и бежит теплом прикосновения вниз к ладони, сжимает руку, тянет на себя, чтобы остановить бледную ладонь феи в районе грудной клетки. В эпицентре парадного костюма, а именно кружевной рубашки с медными, широкими пуговицами, стучит набатом сердце. Так сильно, что для этого не требуется приложить, например, собственное ухо и попросить немного тишины. Кажется, что удары настолько сильные, вот-вот и начнут шевелить тонкий, мягкий материал своими скачками, перемежаясь с её собственным сердцем, неспокойно бьющейся птицей стучащее об самое горло.

Как быстро человек может стать для тебя целым миром, заменив дивный народец своим, исконно одному ему известным волшебством? Как быстро можно пропустить этот момент, в котором внутри всё предательски начинает сжиматься от одного взгляда глаза в глаза? Когда можно проморгать тот самый момент, где ты начинаешь всё сравнивать с ним, проводить прямые параллели, думать бесконечно, мыслями крутясь вокруг, словно надоедливое шило?
— Любить тебя. — едва успевает проронить собственное откровение, не беря реванша в этих играх вопросом на вопрос, отвечая открыто, потому что знает, что идёт из сердца, иначе зачем всё это? И её накатывает с головой этот омут горячих губ и рук, что ловят под лопатками в самый важный момент, пока она ими прилично не приложилась бы от страсти к дубовой столешнице. Ладонь с шелестом пробегается по перьям, и те по мановению ока вздергиваются, как от электричества, чуть пушатся, от непривычных и уже давно утерянных в омуте воспоминаний действий. В тот самый день, когда они познакомились, немногим позже, она позволила мальчишке прикоснуться к своим крыльям. Тому было очень любопытно. Он не кривя душой отметил, что её рога великолепны, а крылья внушают трепет в сердце. Стефан не лез в карман за словами, и не отмалчивался, как сейчас, боясь себе признаться в том, что всё ещё любит её. Тот мальчишка говорил открыто до того самого момента, пока перспектива стать Королем и выйти из грязи в князи не затмила его чистый, наивный разум, превратив в того самого безумца, о котором сейчас он успел прорычать в поцелуе прежде, чем она что-то смогла бы ответить.

«Что же...» Люди, обреченные на неразделенные чувства, которым открыться не смогут никогда до конца в силу различных обстоятельств в жизни, отчаянные птицы под сводом тёмных, ночных небес, так никогда недолетящих до тёплых стран, сбитые камнем на очередном наборе высоты и разбившиеся о несбывшиеся надежды... Такие люди горят ярко, но быстро, не оставляя после себя ничего. «Моя любовь к тебе, Стефан, испепелила меня всю без остатка, а на том месте, где цвели самые красивые розы, долгое время была лишь зола.» Она не в силах закрыть глаза, хватаясь одной рукой за его плечо, другой по-прежнему путаясь пальцами в волосах, сцепляется губами с его жарким, таким нужным сейчас дыханием, вовлекаясь в поцелуй также инстинктивно, чуть покусывая, пытаясь разделить для себя этот круговорот эмоций, чуть подтягиваясь бедрами на столешницу, обвивая его ногами за торс. Так удобнее и больше шансов, чтобы почувствовать его тепло и напряжение тела, сдавленность дыхания и то безумие, которым он сейчас был так сильно охвачен.

— Не жалею... — едва успевает с шелестом сорванного дыхания проронить в момент о его безумии, когда их губы размыкаются перед очередным запалом на страсть, чтобы заглянуть снова в глаза, выпустить из пальцев его кучерявые волосы и немногим скользнуть острыми когтями ниже по шее, чуть царапнув, спускаясь к лопаткам и плечам, сминая отвратительно мешающую парадную рубашку, ведь так хотелось чувствовать его целиком. Она - дитя природы. До всех этих платьев предпочитала носить и вовсе простую, легкую тунику и бродить по лесам босиком. Чем меньше одежды, тем легче себя ощущаешь, как в полете, так и по мягкой, любимой земле. Ещё не до конца было понятно, что сводило с ума окончательно и бесповоротно в большей степени: голос Стефана или его руки, так мягко, но крепко сжимающие лопатки, оглаживая обнаженную кожу под крыльями.

Shackled by your love
Holding you like this
Poison on your lips
Only when it's over
Silence it's so hard.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

я люблю тебя, бестолковый бой,
за попытки взрослым казаться, злым,
и за то,
как слабнут перед тобой
все мои узлы. 

Малефисента столько раз представляла в юности, до той самой войны, о которой с сорванным дыханием вопросил Стефан, как они поцелуются однажды. Их грань дружбы была плотной и очевидной, но с возрастом и временем проводимым вместе, она стремительно стиралась от пробуждающихся чувств. Ведьма столько раз представляла себе, как его губы коснутся её чуть припухлых губ, собирая с них жаркое дыхание, что в момент, когда картины ожили, явившись буйством пламени в живом своём исполнении сейчас, ноги так предательски задрожали под коленями, а пальцы с ладонями вспотели, демонстрируя всё по-женски обнажённое, на электролизованное состояние души в данную секунду времени. Жизнь дарит тем, кто очень сильно ждёт и верит, то самое наслаждение, которое ни с чем нельзя было сравнить, стоило начать мужчине активно действовать, умудряясь ещё сохранять крупицы самообладания, преобразуя в слова и вопросы. Ей же, с закинутыми ногами к нему на бедра, сгорающей под каждым новым поглаживаниям по спине, плечам, а после вдоль собственных ног, цепляя прохладный бархат платья вверх, сконцентрироваться было значительно сложнее.

— Потому что всё ещё не простила... —  напоминает мучительно сладким, мягким голосом, стараясь вернуть ему привычную сталь и надменность. Но выходило из ряда вон плохо с учётом его прикосновений и губ, блуждающих от плеча вверх к шее, касаясь острых выступов ключиц, перемежаясь с раскаленным дыханием и теснотой тел. Говорить искренне оказалось не так сложно, без лишних масок надменности и официальности, в которых они застряли на добрых семнадцать лет. Тот поступок ударил по фее слишком сильно, несмотря на то, что в глубине сердца сохранилась та искра, что чиркала теперь угрожающе в новом пожаре любви, распластанная на столе, податливой кошкой к его рукам. Она прекрасно помнит ту боль и слёзы, собственные крики и вой от тоски и отчаяния. Вкусив однажды предательства, каждый раз после теперь видишь сомнение, вздрагиваешь, как сейчас, когда его ладони и пальцы цепляют пушистые, крупные перья, словно он в самом деле мог повторить подобное или вонзить сразу сокрытый кинжал промеж обнаженных лопаток. Малефисента воевала с ним постоянно, потому что прежде всего - не могла успокоить собственные мысли и сердце. Надежда ставшая пеплом после ненависти и ярости, осыпалась каждый раз крупицами отвращения к людям, стоило мыслям зацепиться за очередную новость от Диаваля о королевстве, процветании, его новой жены.

Лицо исказилось грустью, переломленное с одиночеством, но как только тёплый лоб Стефана касается её собственного, и он улыбается так, как улыбался много лет назад, не обуреваемый желанием стать королём и правителем, внутри что-то предательски сжимается в тёплый, мягкий комок. Кажется, это просыпается та самая ностальгия по давно ушедшим временам, когда юная фея видела этот задор в шоколадном омуте глаз напротив и теряла собственный счёт времени, наслаждаясь красотой его лица, и искренностью эмоций. Бушующий океан, который так крепко сдерживала в консервной банке из своего ржавого, но не сломавшегося сердца, вырвался наружу и отпечатался чернотой, стремительно наполняющей всю сочность её трехцветия глаз всепожирающей бездной: язык тела говорил об обратном, даже если сознание всё ещё с хрустом доламывалось окончательно, сжигая последние щепки самообладания и собственной мнительностью, гонимая воспоминаниями его вопросов, под пальцами этого самого ненавистного, но такого любимого человека.

— Не знаю, что на самом деле задумала твоя дочь, но... — выгибаясь в спине, растягиваясь на широком, дубовом столе, расправляя шелестом крылья позади себя подобно большой, перьевой простыне, Малефисента улыбается. — мне нравится. — колдунья столько раз представляла, что однажды зацелует эти вожделенные губы в кровь, искусая нежную кожицу краем своих резцов, что каждая несбыточная ранее мечта по крупицам, по ниточке заполняла пространство между лёгкими, сипло втягивая носом горячий воздух комнаты этого тихого, уютного домика. Она терялась в своих ощущениях, смущалась, как девчонка, некогда ранее не чувствовавшая прикосновения к себе настолько интимно близкие, насколько сейчас был допущен к себе Стефан, срывающий ткань платья со скрежетом, обнажая не только плечи, но и округлую грудь, хрупкую талию и кажущуюся такой маленькой спину в сравнении с огромным размахом крыльев, упершиеся в окна и подоконник позади стола. Как только он начинает снова про Диаваля, сознание дёргается от лавины негативных эмоций и чувств. Стоило ли вообще сейчас вспоминать ворона, когда как их близость становилась похожа на самую раскаленную лаву из прикосновений и чувств?

— Он мой преданный соратник. — вся злоба, какие-то потаённые обиды и возмущения просто сгорали под каждым новым прикосновением губ Стефана, что снова и снова заставлял её выгибаться в спине, шурша массивными перьями от крыльев, ёрзая на пустом столе, словно уж на сковородке. — Мы не были близки... настолько, — в прочем, от сказанных слов, почему-то покраснела, как восемнадцатилетняя девчонка, явно давая понять Королю, что под близостью подразумевался не только Диаваль, но и любой человеческий мужчина. С тех самых пор, как она влюбилась в крестьянского мальчишку, а после была предана и раздавлена, светлые чувства, а уж тем более и возможная страсть отошла на задний план, сменившись жаждой мести.

— Что ты со мной делаешь? — не понимая собственных ощущений тела, покрываясь крупными мурашками, инстинктивно сжимая ногами его талию сильнее, царапая ногтями плечи, куда получалось дотянуться, пока Стефан не стал спускаться раскаленными углями поцелуев всё ниже от ключиц к груди, заставляя могущественную колдунью и впрямь опешить. Ей было знакома магия и волшебство, она сама являлась одной из самых сильных фей у дивного народца, но... Как выражалась любовь на языке тела, кроме того мягкого поцелуя, а после теперь их шквальным огнём, она и не знала.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Оставляя тёплые поцелуи на губах, мягкой кожи груди, рисуя следом пальцем по ней узоры, Малефисента не закрывала глаза. Была жадной до взглядов, потому что таким Стефан виделся колдунье впервые, даже несмотря на те представления и мечтания, что блуждали на подкорке сознания всё это время, рисуя примерные образы короля в, скажем так, неформальной обстановке. Потому что обнажая тело - мы срываем все маски сами, осознанно делая выбор в пользу своей погибели. Её гибель носит гордое имя Стефан и имеет самые нежные губы в мире. Малефисента оказывалась нестерпимо права в единственных своих представлениях: его бывший возлюбленный, а ныне правитель Дарвела невероятно целуется. Когда-нибудь она скажет ему об этом, скажет так, чтобы всю эту страсть неоднозначно, нескончаемо повторить. Повторить это всё, убегая от новой реальности и жизни в целом, которая никуда не делась, как и разговоры о мире, возвращая хриплым, сдавленным голосом и протянутой рукой к ней на встречу.

— Самое время, конечно... — сдавленно усмехаясь алыми губами, девушка приподнимает на локтях своё распластанное страстью и поцелуями тело с пригревшейся уже поверхности дубового стола. Одной рукой оправляя поехавшее по груди вниз бархатное декольте, скрывая вновь от жадных глаз мужчины своё утонченное естество, другой принимает его попытку помочь, вкладывая ладонь в протянутую руку, прогибаясь в спине, чтобы для начала сесть на столешнице, перестав лицезреть перед собой мерно качающийся от подступивших эмоциях потолок, что в углах подёрнут паутиной давно, и рыжеватую макушку на собственном животе, щекочущий своим рваным дыханием.
— Но ты прав. Цель нашей встречи была предопределена заранее. — встряхивая прижатые к подоконнику и окну крылья, смахивая длинными перьями на концах какие-то кружевные салфеточки, оставленные феями смотрительницами на пол с легким, покачивающим шуршанием, королева Болот щёлкает пальцами и "зубастый" воротник платья по волшебству вновь оказывается на своём месте, как и рассыпавшиеся, тёмные волосы, бурлящим водопадом открытой страсти, вновь собираются под свод внушительных рогов, а весь вид вновь становится приличным и царским. Разве что румянец ещё рдеет на бледных щеках, выдавая собственное, сбившееся состояние колдуньи.

Так не хотелось впускать в себя ту грусть и тоску, прекрасно понимая, что даже самые желанные вещи рано или поздно заканчиваются, что Малефисента тяжело вздыхает, вдумчиво прикусывая собственные, горячие от поцелуев алые губы, чтобы не выдать все те эмоции, которые хлесткой лавиной пытались дать выход со всех сторон души, толкая из крайности в крайность. А после медленно спрыгивает со стола, прижимая широкие крылья к спине каскадом, чтобы освободить часть пространства в маленьком, уютном домике, и не мешаться никому. В том числе себе, со своими вздернутыми мыслями и тем непонятным безумием, которое вновь учинил Стефан, распаленный своей ревностью к Диавалю. Тот, бедолага, наверное, уже извелся вместе с делегацией Короля, пока двое исчезли за травяной и древесный горизонт, направившись по одному им известному маршруту.

«Владеть? Как это?» Для неё всё было новым, что относилось к человечеству. Конечно она видела, как проявляют жесты любви волшебные существа друг к другу, как клюют друг друга в хоботки колибри, передавая не только ароматную росу с трав, но и в жесте доверия с близостью. Где-то на задворках сознания фея понимала, что и сама родилась от мамы и папы, что были такими же крылатыми, красивыми, волшебными существами, а точно не под кустом её нашли в виде выросшего плюща, но вот с деталями и подробностями ознакомиться не было возможности. Уж больно прочно в сердце застряла месть и ненависть, мешающая наслаждаться другими прелестями жизни, в том числе с самым ненавистным и любимым одновременно человеком. Из горячих, смущенных мыслей выдирает голос Стефана с брошенной фразой, которая больно впивается в чуткий слух, резонируя картинками из прошлого, в которых она распахивает телекинезом все двери и ставни, под оглушительные удары молний, влетает в тронный зал, чтобы принести с собой проклятие дочери Короля. Той самой дочери Лейлы, что противным, хлипким голоском вопрошала, а не обиделась ли она, что её не пригласили. Жидкое золото глаз моментально стягивается холодным, изумрудным свечением, зрачок становится тоньше, больше походивший на кошачью, вертикальную полоску. Вся нежность и растерянность омывается той самой реальностью, в которую Стефан её впихивает обратно таким же неожиданным толчком, как недавно выбрасывал из неё губами, заставляя разрываться от противоречивых чувств.

— Значит со мной оказалось сложно, Стефан? — несмотря на их схожесть в душевной гармонии и единении, что проскальзывала и чиркала той самой страстью в уже осознанном возрасте, между ними всё ещё оставалась огромная пропасть, которую каждый пересекать не был готов по причине своей истинной природы и иных мотивов. — А я ведь говорила Авроре, что идея с миром - провальная. Она упрямая, вся в тебя. — горько усмехнувшись, Малефисента не чувствует укола ревности. Скорее видит, насколько они в самом деле с ним разные. Он имел близость со своей женой, что породило на свет позже Чудище, он знаком с женским телом и страстью, прекрасно зная, что это и как. Он значительно старше её самой, это видно по мелкой, тонкой паутине из серебра в волосах под завесой седины, в таких же тонких линиях морщин под глазами, где недавно колдунья видела отблеск той самой улыбки с задором из детства. Перед ней давно уже не мальчишка, слабо себе представляющий будущее, с простым взглядом на жизнь.

— Ты мне наскучил, разговора не будет. — сказала, как отрезала, притягивая магией к себе посох от входа в дом, встряхиваясь и делая первые шаги на выход из домика. «Как будто мне вас людишек понимать легко... Сначала целует, творя странное волшебство, потом говорит о своей жене. Это вообще нормально!?» Где-то внутри что-то было задето. То ли собственная уязвимость перед его теплыми руками и мелкими откровениями сквозь поцелуи, которые мужчина себе позволил минутами ранее, то ли его фраза, которую он ляпнул не подумав, оставила отпечаток. Просто первый раз, он самый важный. Связывающий по рукам и ногам, делающий сердце исконно верным лишь одному человеку. Ведь мы в ответе за тех, кого приручили. Стефан не был готов к той ответственности, которая могла бы возлечь на его царские плечи. И речь здесь не только о таинстве любви, но и о возможном мире. Вот так вот просто колдунья могла всё закончить, игнорируя внутреннее сомнение о своем спонтанном решении перед Авророй, но назад не повернется и не посмотрит, потому что Стефану обязательно найдётся, что сказать, а что до неё...

Этот мужчина не поддавался логике и здравому смыслу.
Она совсем запуталась и уже сто раз пожалела о том, что пришла.
И сто первый не пожалела, вновь почувствовав на мгновение, что желанна.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

эти ставки на страхе или чистейшей лжи.
ты пришёл ко мне, словно ночь, почему, скажи?
проживать её вместе – вечность длинною в жизнь?
или одолжить...

– Постой! – врезается в её утонченную спину сотнями раскаленных мурашек, когда к голосу добавляется теплая ладонь, прихватывающая за сгиб локтя, поворачивающая к себе. Напоминающая, что он всё ещё здесь, как и они вдвоем, возможно, делавшие вначале не правильно, поддавшиеся странному колдовству из чувств, а после брошенные на берег с иссушением из той правды, которую нельзя было не признать. Она разворачивается на каблуках и смотрит строго, а под яркой зеленью глаз скрывается всё та же печаль. Стефан стоит перед ней такой взъерошенный, в мятом шелке своей порванной чуть рубашки, без меча и ножен, даже без кольца. Никак не представляющий физической угрозы, он просто пытается поговорить. Да только вот диалог походит по своему содержанию на рушащуюся лестницу. Ты ступаешь на следующую ступеньку осторожно, старательно пытаясь отыскать уверенность и шаткость, найти свой скрытый смысл в каждом новом слове, да только вот диапазон эмоций вальсировал, вырывал в стремительном танго из под ног всю твердь земли, подвесив на очередном слое воздуха, вверх тормашками.

— Теперь винишь во всём меня? Очень удобно, Стефан. — она не верит собственным остроконечным ушам в то, что сейчас слышит. Поэтому чеканит его имя в своей речи, словно кольцевым набатом, когда натачивается очередное оружие перед новым выпадом с рукой вперёд. В кого вообще превратился её возлюбленный спустя столько лет? В того самого царя, который выгораживает собственные интересы, пытаясь остаться чистым, выбравшись из грязевой ванны предательств, лицемерия, ненависти и злобы абсолютно невинным агнцем? Непонимание первой, удушливой волной захлёстывает фею, от чего она даже чуть голову склоняет в вопросительном жесте, не цепляясь более за внешний вид мужчины, останавливая омут глаз своих на правильных чертах лица напротив. — Этого так называемого мира не будет до того самого момента, пока я не прощу тебя за всю ту боль предательства, что ты заставил меня испытать! — она делает шаг вперед, мягко опуская светящийся чистым изумрудом посох на стоявший в углу деревянный стул, и легко прихватывает мужчину за воротник и без того уже мятой рубашки. Стягивает в таких тонких, но сильных пальцах, привлекая к себе силой, сокращая и без того слишком малое расстояние, чтобы снова его чувствовать. Видеть, как светятся тёмно-шоколадный омут глаз напротив в таких же, не самых позитивных эмоциях, как рваное дыхание щекочет собственные, алые губы, бередя сознание от недавних ощущений, что он оставлял своими ладонями и прикосновениями, не произнося всё то, что могло снова ранить.

— Может пора уже признать, что мы оба просто прикрываемся Авророй, как щитом из чистой добродетели? — он хотел поговорить о мире, хорошо, будет ему разговор. Да только он никому не принесёт пользы с учётом скакнувшего градуса напряжения, после последней реплики, и колкостью отдающей по сердцу предпоследней, где фигурировала зачем-то супруга Короля, которая, как не пришей пикси восьмое крыло, когда есть все шесть рабочих. — Чудище просто хочет, чтобы мы перестали враждовать, потому что от этого погибают, как твои люди, так и мой дивный народ, но.. — мягкий воротник рубашки из чистого шелка кажется слишком тонким под хваткой феи, что явно решила поговорить наглядно, не позволяя Стефану более хватать её за руки, останавливать, или ещё как-то воздействовать на своем человеческом уровне, манипулируя той любовью, что под огромным пластом ненависти всё ещё жила внутри.

— Ты абсолютно не стараешься, словно не зрячий стал за чёртовы семнадцать лет вражды, не видишь реально, что упускаешь!? — она его встряхивает, что есть силы, несмотря на хрупкие руки, тонкие пальцы, толкает вперед собой к ближайшей стене, от чего позади в сантиметре от рыжеволосой макушки короля со скрипом отваливается какой-то крючок с картиной, падая рядом с неимоверным грохотом, благо не раскалываясь пополам. «Почему мне вообще приходится говорить о таких простых вещах с тобой, а?!» Она злится. Злится, потому что Стефан никогда... никогда перед ней не извинялся. Всегда считал, что он прав, что он выше магических существ, мол подумаешь, отпилил пилой крылья, чтобы получить трон и власть. — Может это я снова ошиблась в тебе, дав второй шанс на жизнь, которой ты не достоин!? — ей в последние минуты просто не за что было хвататься, кроме как за его роскошные, шелковые грудки в без того потрепанной ткани. Вся надежда стремительно ускользала, как сквозь пальцы вода, что этот человек, которого она любила в свое время, и остаточно до сих пор не смогла задушить то, что под слоями ненависти гнило все эти долгие годы, просто сможет найти в себе силы, чтобы отринуть гордость и элементарно извиниться, раскаяться за содеянное, дать ей надежду на то, что шанс ещё есть.

— С каждым твоим прожитым, пустым днём, сотканным из гордости и тщеславия после этой войны, у меня всё меньше и меньше остаётся надежды на то, что где-то там... под царской личиной врага своего, остался мой Стефан... — пальцы разжимаются, а побелевшие от силы костяшки постепенно вновь обретают привычный вид. Руки медленно опускаются вдоль туловища так, словно теряют свою силу вместе с озвученными в запале словами, что обжигали своей искренностью так, как никогда ранее, ведь шли от самого сердца, в котором всё меньше места было для светлых поступков, и всё больше черноты, которой и управлять было легче. Не думаешь, как поступить, а просто сворачиваешь шею. Не ищешь слов, чтобы объясниться, а щелчком пальцев сжигаешь до остаточного пепла. Злой быть лучше, выгоднее, но...

«Неужели... надежды больше нет?»

Только сегодня позволь мне не ошибиться,
Чтобы я могла наконец победить себя.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Стефан опять злится, прочерчивая между ними острую, скрипящую грань. А ещё несколькими добрыми минутами ранее он восхищенно смотрел на неё, мягко оглаживая крылья и спину, прижимая к себе, словно боялся потерять. Всё это имеет свой глиф прошлого, который уж точно никоим образом не ложился на настоящее. Мужчина дал понять, что таким, каким он был раньше - уже не будет. Что греха таить, колдунья тоже не станет той девчонкой, смотрящей с любопытством и интересом на людей. Теперь во взгляде блуждало самое настоящее презрение, а улыбка давно сменилась оскалом, несмотря на то, сколько раз Диаваль просил её, помогал ей правильно улыбаться, натянуто-вежливо разговаривать, даже реверансы с поклонами сочетать, чтобы всё это визуально не отталкивало. А ведь это претило её природе, перечеркивало внутреннюю логику, словно тебе пытаются внушить прожить чужую жизнь, без оглядки на прошлое. Но без него ведь будущее совсем размыто, подобно туману по утру на собственных Болотах: густой, непроглядный, вызывающий тревоги и опасения.

— Эта война решила всё за тебя и меня. — её надменность, конечно, границ не знала, но отвечая на выпаленный в злости вопрос Короля, она всё же напоминала невольно, что исход битвы был определен. Даже если люди выкуют из железа весь замок заново по кирпичику, магия найдёт лазейку, обратит то, что чревато для здоровья и жизни в самый настоящий прах, на котором немногим после зацветут красивые маки. — Я уничтожила того самого Стефана в миг, когда ты меня предал. Нас предал. — как же горделиво человечество, как же любят выстраивать собственные, нерушимые стены из эгоизма и холода, оценивая только собственные действия и последствия. Разговор начинал приобретать характер нападения и защиты, когда каждый пытался ужалить, не находя той точки опоры, за которую можно было удержаться в самую сильную бурую и ненастье. Стефан резко оборачивается и глухо ударяет кулаком по столу, от чего Малефисента незаметно для самой себя вздрагивает, распахивая крылья, словно готовится отразить очередную атаку со стороны человека, но тот... видимо выпускает так свой пар, эмоции конфликта внутри себя, что-то такое рассказывал Диаваль, когда она пыталась понять людей лучше, изучить их повадки и привычки. Сейчас стоящий перед ней мужчина был напряжен и взвинчен, как и она сама, явно потерявшая нить диалога, мечущей птицей от одних эмоций к другим, сдерживаемая лишь единственным - просьбой Авроры сохранять спокойствие и не наделать глупостей.

«Крёстная, пожалуйста, не злись.
Просто выслушай его, попытайся понять.»

Стефан снова напоминал ей о её темной стороне, заставлял вспоминать, как она уничтожала десятки и тысячи воинов Короля, самого Генриха, который не скупился на выражения и уж точно не предпочитал мир обоих государств. В его понимании волшебные существа несли хаос и разрушения, были опасны, а таинственные земли болот, наполненные важными ресурсами и полезными растениями, самая настоящая кладезь богатств, просто... Он хотел заграбастать всё себе, без права на жизнь таким, как она. Эта война длилась слишком долго и надежда на мир таяла, утекала, как сквозь пальцы вода, видя напряженный профиль Стефана, его широкую спину, остаточную пыль от удара по столу, что витала в воздухе мелкими крупицами. Та кружилась и оседала на поверхность медленно, позволяя подумать, не рубить с плеча. Малефисента закрывает глаза и тихо втягивает носом теплый воздух, телекинезом вновь медленно раскрываются все шторки, позволяя солнечному свету проникнуть в помещение, освещая то, что возможно не сразу было видно. Они разговаривали. Пусть грубо, перекидывая стрелки ответственности и злости друг на друга, сменяя вектора с любви до ярости, но...

— Пытаешься казаться сильным монархом и для меня, но забываешь о главном. — голос в звенящей тишине после ярости обоих звучит тихо, мерно, как ручеек после зимы, который медленно тает, стекая по отвесным, внушительным сосулькам своей капелью.
— Ты не мой король. — об этом забывали все люди, главенствующие в Дарвеле. Приходили на Болота с таким видом, что любой дивный народец должен был приклонить колено, опустить робко головы, крылья и хвосты, став подчиненными и безвольными. Но, отнюдь, в этой фразе не звучало обвинение, просто констатация факта, о котором фея говорила открыто и легко.
— Я так устала, Стефан. Сражаться, бояться, думать, как проведу следующий свой день. — пройдя в глубь домика, ведьма опускается на стул, поглаживая пальцами собственный, рядом лежащий посох. Тот отдаёт приятным теплом от древесины основания, щекоча подушечки пальцев таящейся внутри магии. Говорить откровенно - всё, что осталось сейчас, потому что злость не товарищ, тем более не друг, а в переговорах и вовсе не та мера, которая приведет к решению.
— Каким видишь ты в своих глазах мир для всех нас? — в голосе звучит уважение, что бархатными нотками окутывает напряженный профиль мужчины, всё пространство вокруг. Стефан не был её Королем, но всё же добился расположения многих, хитростью, уловками, не честным путём. Но он добился. А значит, нужно было проявить то, чего ещё не было в их сложных разговорах с обидами и обвинениями - интерес, внимание, то самое уважение, которое доселе не проявлялось никогда. Она оборачивается чуть, оглядывая его скулы и плечи, словно оглаживая взглядом изумрудных глаз.

Мой путь не простой, но я всё равно иду
На навстречу ветер и метели мне метут
Из всех дорог я выберу одну,
И с каждым шагом набираю высоту.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

«Человеческие эмоции ошибочны по своей сути. Они – слова, созданные тысячи лет назад для обозначения чувств, что в принципе невозможно. Когда я хочу сказать ему, что люблю его, он ведь никогда не сможет понять, что это значит, потому что все люди любят по-своему. Он может знать, что я люблю его, но никогда не поймет, что я при этом чувствую.»

Столько эмоций внутри себя потребовалось пережить, смаковать, словно самые сочные, только что созревшие плоды, чтобы не вернувшись в исходную точку... хотя бы попробовать поговорить. Малефисента слышит, как он опирается о стол, но не садится рядом, чтобы поговорить, как немногим ранее в шатре, окутанные местным официозом. Как медленно давит подушечками пальцев на виски, всё ещё взлохмаченный, чтобы подумать. Именно так она классифицировала этот жест методом долгих наблюдений. Когда человеку нужно подумать, он совершает какое-то действие: стучит костяшками пальцев по столу, ерошит собственные волосы, нажимает на глаза и виски, словно это действие может подтолкнуть к каким-то доводам и заключениям. Но сейчас ведьма решила его выслушать, не перебивать, старательно наблюдая за каждым движением, мимикой лица, как струятся мысли под стать его профилю: мерно или энергично, со страстью очередного зла, или вразумительно. Первая эмоция была легко читаемая: искривленные губы, как будто он надкусил шкуру желтой жабы, та будучи ядовитой, спазмировала все лицевые нервы, заставив остаться в такой гримасе некоторое время, пока проливался истины свет на их возможный, очень шаткий мир. «Союз между нами невозможен? Это он за меня сейчас тоже решил, я же не ослышалась?» Тонкая линия тёмных бровей ожила, готовая взметнуться вверх, но Малефисента усилием воли оставляет своё живое на эмоции лицо непроницаемым, только глаза чуть темнеют в своём травяном цвете, обжигая радужку янтарно-жёлтым.

Безусловно, союз между феей и человеком невозможен. Об этом ей твердили с самого детства, каждый раз напоминая, что делали люди, чтобы получить желаемое. В погоне за жадностью, они готовы были не только разрушать, но ещё умело втираться в доверие, пользоваться чужими чувствами и открытым сердцем, чтобы заполучить любой трофей для своей победы. Буря внутри не случилась. Как маленький снежный ком осталась в районе груди, всё ещё охлаждая её собственный, буйный нрав относительно событий прошлого и речи Стефана. Та обволакивала официозом, мудростью прожитых лет и тем решением, которое увидел для себя Король после некоторой паузы и собственных рассуждений.

— Не вторгаться без позволения, спешу всё же уточнить, чьего, Ваше Величество? — сама идея пакта о ненападении, которое гарантирует некие договоренности сдерживания двух государств, звучала заманчиво. Но прежде чем окунаться в радужные фантазии, о которых в большей степени грезила Чудище, так слепо веря в то, что эти двое смогут разрушить привычные стереотипы и расовую неприязнь, стоило бы прояснить множественные детали и вопросы, что стремительно зрели, как помидоры в свете яркого солнца.
— Так как союз между нами объективно невозможен по множественным причинам, определять вторжение мы, как лица заключающие этот договор, не можем, даже если являемся прямыми лидерами государств. Нужна третья сторона, поддерживающая полный нейтралитет. — чуть обернувшись, переводя взгляд со своего посоха и ладоней, что мерно оглаживали древесину в каком-то жесте успокоения на мужчину, колдунья включается в обсуждение, стратегически понимая, где и в каких местах может быть очень большой провал. Ни она и ни Стефан не смогут удержаться в какой-то момент, чтобы не вставить очередную шпильку в адрес друг друга, если вдруг окажется, что недоверие начинает душить здравый рассудок сильнее, чем любые документы с рядом письменных договоренностей, закрепленных печатями с обеих сторон.

— Мы не можем мыслить здраво, всё ещё приплетая старые обиды, злость и месть. — скользнув вектором взгляда по протянутой ладони, фея не спешила принимать ответный жест рукопожатия, медленно поднимаясь с насиженного места.
— Предлагаю назначить третьей, ключевой стороной Аврору, в чьём сердце с рождения не было тьмы. — впервые за долгое время Малефисента не жалеет о своём решении. Прочувствовав всю любовь к малышке белокурой, которую воспитывала сама, не доверяя горе крылатым нянькам, на себе испытав эти эмоции и перемену внутри, единственным маячком в их непроглядной войне была только она. Внезапно на лице ведьмы появляется тёплая улыбка, а глаза сужаются в каком-то игривом, шутливом окрасе.
— Полагаю, ты не станешь отрицать её грандиозное влияние на наши укоренившиеся решения? Ведь ещё несколько дней назад в разговоре с ней, я даже говорить о тебе без презрения не могла. — стоило напомнить Стефану, что то, что случилось в этом домике, пусть не до конца и с очередными шпильками в адрес друг друга, но уже с глазу на глаз, это прямая заслуга его дочери. Той самой храброй и открытой сердцем принцессе, которой было всё равно до эмоций этих двоих, до их обид, противоречий, страданий. Она своими словами и доводами смогла свести их снова, заговорив о мире, приведя столько аргументов, что могущественный Король Даревела и не менее опасная фея Болот согласились встретиться на нейтральной территории без попыток убить друг друга да глазом не моргнуть.
— На любое зло найдётся добро, что будет способно изменить сердце. — тихий выдох. Кажется, кончики пальцев онемели, когда она постепенно вытянула в ответном действии руку, но всё ещё не спешила смыкать ладони в жесте доверительном, где обе стороны согласны с озвученными условиями.
— Если ты готов доверить эту важную миссию дочери, я создам магией пакт, где мы подпишем его кровью вместе, собрав твой народ и мой на границе двух государств? — ресницы чуть дрогнули, но она выдерживает прямой взгляд глаза в глаза, запоминая эти встречи, как самое яркое, что с ней случалось за долгие годы беспробудной ненависти и ярости. Несмотря на то, что придётся ещё очень много чего обсудить вместе с Авророй, придя к обоюдному заключению, это уже очень большой шаг для неё. Перемены внутри заставляли вибрировать всё её магическое существо, от чего крылья позади с неким шуршанием подрагивали, словно от жадного предвкушения. Длинные пальцы протянуты на встречу к Стефану с широко раскрытой ладонью, но не касаются, она выжидательно смотрит ему в глаза, невольно примечая, как он по-прежнему красив, хоть и встревожен, взъерошен, и всё ещё так напряжен. Сама не замечает, как собственный взгляд смягчается, отдавая мягким, бархатным оттенком глубокой грусти и любви к этому человеку.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.

Озвученная мысль о согласии того, кто переступает черту того или иного государства, сместившись с нейтральной стороны в том или ином векторе, звучит здраво. По крайней мере, Малефисента пропускает мимо своего внимательного взгляда тот факт, что лицо некогда возлюбленного мужчины снова искажает достаточно странная гримаса. «А как ты хотел, дорогуша? Наши взгляды на понятие мира отличаются от привычных людям или моему народу.» Диалог формировался по большей степени внутри королевы, потому что если она будет подмечать вслух всё, что ей вздумается, они точно никогда не придут к соглашениям, которые немногим позже получится сформировать в официальный документ и разнести гонцами по каждому уголку их государств, расшифровывая послание верно и без искажений.

— Солидарна, роль посланницы и переводчика с моего языка на твой, кажется, ей идеально подойдет! — колдунья тихо засмеялась и её смех был подобно шороху летнего ветра, даже в закрытом пространстве домика сквозь мелкие, потемневшие от времени и скопившейся гряди окна, пролилось куда больше солнечного света. Впервые за долгое время она разделяла мнение Стефана о дочери, пусть её не по крови, но по сердцу, которую вырастила самолично под чутким присмотром Диаваля, и собственных, внезапно проснувшихся, материнских чувств. Этот краткий момент с единением мысли отражался во взгляде с той искоркой от смеха, с которой девушка согласилась, представив, как они гоняют бедную Аврору из Государства в Государство, когда начнётся очередная волна недопониманий и проблем. Для белокурой принцессы это будет тем ещё испытанием, но... как говорится захотела возложить на свои хрупкие плечи ответственность за мир двух разных народов, будь любезна побыть тем самым мягким буфером между летающими периодически молниями.

— Хорошо, составим в таком случае два экземпляра. Ты подпишешь кровью на моём, а я пером на твоём. — правитель Дарвела не стал игнорировать тот факт, что даже если у людей не принято, он сделает всё возможное для урегулирования шаткого положения. А это уже своего рода уступок, даже несмотря на искривленную гримасу с недоверием, напряженностью и осмотрительностью. Поэтому поддержать идею стоило, тем более, если они смогут утрясти немногим позже другие, возможные детали, это позволит внести корректировки или создать новые, дополнительные соглашения в рамках единого пакта о ненападении. В противном случае, лёд тронулся, а это ли не первая победа? Правда не их, а всё ещё Авроры, которая в данный момент даже представить себе не могла, через что проходит её крестная и родной отец, чтобы попытаться хоть немногим договориться. Но что не делалось, то было к лучшему, по крайней мере Стефан всё ещё жив, протягивает наконец-то свою ладонь после приличного пласта сомнения и размышлений, сцепляя собственной теплотой руки с её прохладными пальцами.

— Это уже детали, Король Стефан. Мы дошли до главной цели нашего визита - переговоры о мире. — мягко сжимая его ладонь своей рукой, от остаточного смеха про Чудище осталась лишь тонкая линия улыбки с мелкими ямочками на бледных щеках. — Предлагаю назначить следующую дату для подписания всех необходимых бумаг? — не сказать, что с души окончательно слетел камень тяжести, но хотя бы в конце тоннеля из постоянной, непроходимой тьмы, забрезжил маленький свет надежды. На то, что с помощью определенных договоренностей, они смогут поддерживать шаткое равновесие мира, хотя бы на первых парах, а после немногим позже, когда время сотрёт открытые шрамы и раны, наложив на них бинты спокойствия и последовательности, где не будет больше крови, смертей и битв, кто знает...? Вдруг они смогут совместными мыслями дойти до более продуктивного сотрудничества и полноценного объединения, чтобы стать самым могущественным государством на всей территории? Мягко пожимая ладонь, фея смещает взгляд на губы короля, вспоминая, как несколькими минутами ранее он страстно целовал её, едва сдерживаемый от собственных, головокружащих эмоций. Удивительно, как эти губы могут одновременно возносить её до небес и смертельно ранить своим пренебрежением и скрытностью.

Подпись автора

Рыцарей напрасно мчали кони.
Принцев презирала, все – повесы.

Будучи неправильной принцессой
С детства я мечтала о драконе.